Здравствуйте, меня зовут Дмитрий Сидоров.

Я — российский журналист, который последние несколько лет работал в «Таких делах». А еще раньше — в «Коммерсанте» и «Русской планете» того периода, когда владельцы издания не вмешивались в его работу

Но не только. Работал я и в пропагандистских медиа — например, в Lenta.ru «нового образца» и на телеканале «360», который был создан по инициативе тогдашнего губернатора Подмосковья Бориса Громова. То есть я не понаслышке знаю, что такое цензура и пропаганда. 

Семь лет назад я подготовил текст для издания Colta о бывших и нынешних сотрудниках федеральных телеканалов. Он быстро стал резонансным — его герои откровенно рассказали, как устроена российская государственная пропаганда изнутри. 

Ради текста для Kit, который вы сейчас прочитаете, я вновь вернулся к этой большой и сложной теме. В нем я опишу вам все, что знаю о пропаганде вообще и о российской в частности. Как она работает? Почему люди ей верят? И действительно ли мы — те, кто не смотрит телевизор, — неуязвимы перед ней? 

Кстати, сегодня — отличный день для того, чтобы поговорить обо всем этом. Третьего мая по инициативе ООН отмечается Всемирный день свободы печати: он «служит призывом поддержать средства массовой информации, которые становятся жертвами ограничений или полного лишения свободы голоса» (а поддержать, например, можно здесь).

■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎

НАВИГАЦИЯ →

В тексте, который вы сейчас прочитаете, больше 37 000 знаков, вы потратите на него около 25 минут.

Материал состоит из шести частей.

В первой мы объясняем, что такое пропаганда (в нескольких определениях), а также рассказываем о классических пропагандистских техниках. Вторая часть — для любителей истории; из нее вы узнаете, что пропаганда в том или ином виде существовала всегда, но были периоды, когда она развивалась особенно активно. Третья часть посвящена современной российской пропаганде и ее особенностям. Четвертая расскажет, как российские пропагандисты используют теории заговора в своих целях — и зачем им это нужно. В пятой части мы с помощью экспертов пробуем ответить на вопрос, почему из-за пропаганды люди как будто сошли с ума. И наконец, шестая часть состоит из советов о том, как общаться с теми людьми, которых вы считаете «жертвами пропаганды».

С начала войны российские власти заметно увеличили расходы на государственные медиа. Если верить статистике Министерства финансов, по сравнению с тем же периодом прошлого года — сразу в три раза, до 17,4 миллиарда рублей. Большую часть этой суммы — 11,9 миллиарда рублей — выделили в марте, когда война шла полным ходом. 

Если вы начнете регулярно смотреть телевизор, то сразу увидите, на что именно тратятся эти деньги: информационно-политические программы на российском ТВ буквально заполонили эфир, вытеснив все остальное. 

Например, популярные развлекательные передачи «Давай поженимся» и «Модный приговор» отправились в ночной эфир Первого канала, уступив дневную сетку бесконечным ток-шоу об Украине и ее «денацификации». Или другой пример. Александр Смол, который до войны вел шоу «Видели видео» (в нем показывали смешные ролики из интернета — в основном о домашних животных) был экстренно переброшен на новую передачу «Антифейк». Как ясно из названия, в ней разоблачают «антироссийские фейки».  

В то же время передачи тех ведущих, которые за войну не высказывались — «Вечерний Ургант» Ивана Урганта и «Познер» Владимира Познера, — из эфира убрали (якобы временно). А Максима Галкина, который открыто критикует вторжение в Украину, в ближайшем выпуске шоу «Сегодня вечером», приуроченном к 9 Мая, заменят на Николая Цискаридзе. 

По состоянию на конец апреля топ-10 самых популярных (данные Mediascope) телепрограмм выглядит так: «Вести» в 20:00 («Россия 1»), «Вести недели» («Россия 1»), «Местное время» («Россия 1»), «Итоги недели с Ирадой Зейналовой» («Россия 1»), «Москва. Кремль. Путин» («Россия 1»), «Маска» (НТВ, аналог шоу «Голос»), «Начальник разведки» (Первый канал; сериал о военных разведчиках) и «Время» (Первый канал). 

Пропаганда льется не только с телевизионных экранов — еще из телеграм-каналов и чатов в вотсапе, со страниц бумажных газет и онлайн-медиа, из ютьюба, замедленного твиттера и кое-как работающего в России тиктока. Наверное, в стране не найдется медиума, который не был бы ею заражен. Российская пропаганда по-настоящему расцвела — совершив очередной, количественный скачок в развитии. Она влияет на всех — и на вашу жизнь тоже, даже если вы не смотрите телевизор

Как современная пропаганда работает — и почему влияет на людей, Kit помогли разобраться эксперты. Роберт Инглиш — исследователь стран бывших СССР и Югославии, доцент кафедры международных отношений и оборонного анализа Университета Южной Калифорнии. Ник Калл — британо-американский историк массовых коммуникаций, соавтор сборника «Пропаганда и массовое убеждение: историческая энциклопедия». Тамара Эйдельман — историк, автор книги «Как работает пропаганда». Ксения Ларина — телеобозреватель, соавтор программы «Человек из телевизора», выходившей на радиостанции «Эхо Москвы». Илья Яблоков — кандидат исторических наук, написавший книгу «Русская культура заговора». Алексей Титков — социолог, доцент Московской школы социальных и экономических наук. А также бывший сотрудник одного из политических ток-шоу на НТВ, пожелавший сохранить анонимность.

Часть первая. Что такое пропаганда (разбираемся с термином и основными техниками)

У слова «пропаганда» сотни определений, и нет одного «канонического», на которое ссылались бы большинство ученых. 

Например, исследователь медиа Григорий Асмолов предпочитает определение, которое предлагают его коллеги из Гарвардского университета, выпустившие книгу «Сетевая пропаганда». Согласно ему, пропаганда — это использование манипуляций с информацией для того, чтобы изменить отношения человека с окружающим миром. Пропагандист, таким образом, преследует конкретную цель и для ее достижения стремится повлиять на поведение аудитории.

Другой исследователь медиа, кандидат филологических наук Николай Чикишев, приводит еще одно определение. Пропаганда, говорит он, — это «организованная попытка с помощью коммуникаций повлиять на убеждения или действия массовой аудитории или сформировать ее отношение к определенной теме». И кроме того, это также набор методов, с помощью которых подавляется «адекватное, информированное, рефлексивное суждение индивида».

Историк Ник Калл в разговоре с Kit определяет пропаганду как форму политической коммуникации, которая обязательно включает в себя «преувеличения, искажения, дополнения реальности, выборочность подачи информации». Калл делает акцент на слове «политической» — потому что пропаганду нужно отделять от, например, рекламы. Она тоже преувеличивает и искажает, но с другой целью — продать.

Еще пропаганду часто путают с агитацией, но это разные понятия. Цель агитации — побудить к быстрому действию (скажем, проголосовать за конкретного кандидата). Пропаганда же формирует самосознание — так, чтобы со временем люди сами принимали «правильные» решения.

Как реклама и агитация, пропаганда — вещь массовая. «Если мой сын будет умалчивать оценки по некоторым школьным предметам и выставлять вперед только хорошие, он вводит меня в заблуждение. Но пропагандистом его не назовешь, не так ли? Ложь в разговоре двух людей и пропаганда отличаются так же, как уличная драка и война», — дополняет Калл.

Другой собеседник Kit, исследователь Роберт Инглиш, подчеркивает: пропаганда не обязательно распространяется непосредственно государством. Ее могут использовать общественные движения, политические партии, в том числе несистемные, социальные и религиозные группы — интернет позволяет им дотянуться до самых разных аудиторий. 

И все же самая мощная, говорит Инглиш, именно пропаганда государства, которое использует для нее всю свою медийную мощь. Но не стоит думать, что пропагандистскую информацию распространяют только в медиа — в образовательной системе тоже. «Я рос в Калифорнии в пятидесятых-шестидесятых — и из школьной программы ни разу не слышал об уничтожении коренного населения США, редко — о рабстве. Это тоже пропаганда в ее классическом понимании — но мы в Америке это так никогда не называли. Это называлось „патриотическое воспитание“», — вспоминает ученый.

Какие техники использует пропаганда? Их десятки, если не сотни. Нью-йоркский Институт анализа пропаганды выделил семь основных. Эта классификация составлена еще в 1930-е годы, но с тех пор техники значительно не изменились. Каждая из них — риторический прием, который могут использовать не только пропагандисты, но и обычные люди (например, во время спора). Эти же приемы активно применяются в агитации. 

О техниках пропаганды мы расскажем в основном на примерах высказываний президента России Владимира Путина. 

→ «Эмоциональное обобщение». Произносятся заряженные формулы, которые через обобщения позволяют воздействовать на эмоции аудитории. Например, когда Путин со слезами на глазах заявляет на митинге в свою поддержку, что «мы победили в открытой честной борьбе», — это оно.

→ «Навешивание ярлыков». Для идеологического противника или оппонента придумывается обидное обесценивающее прозвище. Зимой 2011 года Путин, будучи премьер-министром, сравнил участников уличных протестов с «бандерлогами» (вымышленный народ обезьян из «Книги джунглей» Редьярда Киплинга). Это слово надолго прикрепилось к оппозиционно настроенным гражданам. «Неонацисты», «наркоманы» и другие слова, которые Путин употребляет в отношении руководителей Украины в нынешней войне, такие же ярлыки.

→ «Фургон с оркестром». Нужный тезис выдается за общепринятое мнение. Этот прием Путин использовал за несколько дней до вторжения в Украину. В своем видеообращении к россиянам он сказал: «Издавна жители юго-западных исторических древнерусских земель называли себя русскими… Нам кажется, что, в принципе, мы все об этом знаем, что речь идет об общеизвестных фактах».

→ «Заигрывание с народом». Демонстрация того, что говорящий и его аудитория (или некий абстрактный «народ») думают одинаково, в одинаковых выражениях. Когда Путин вставляет в свои выступления пословицы, популярные шутки и фразеологизмы, он обращается как раз к этой технике. В середине марта он так сказал о «коллективном Западе»: «Они и сейчас вновь, в очередной раз хотят повторить попытку дожать нас, додавить, что называется, загнать за Можай, как в народе говорят». 

→ «Ссылка на авторитеты». Обращение к словам знаменитостей или экспертов для подтверждения собственных тезисов — или даже прямое вовлечение этих людей в свою политическую деятельность. В 2012 году актриса Чулпан Хаматова снялась в видео, в котором заявила: «В нашей жизни нет ничего важнее здоровья детей. Владимир Путин ни разу не остался равнодушным ко всем просьбам фонда „Подари жизнь“ и врачей, которых фонд поддерживает. Все обещания, данные Владимиром Путиным фонду „Подари жизнь“, всегда были выполнены». 

→ «Перенос». Противника или оппонента намеренно ассоциируют с чем-то очень негативным, а себя — наоборот. За 22 года правления Владимира Путина пропаганда плотно увязала его личность со стабильностью и победой, в то время как либеральную оппозицию — с «лихими девяностыми» и разрухой.

→ «Смешивание карт». Техника, при которой ошибки замалчиваются, а заслуги (или то, что пропагандист хочет выставить таковыми) — выпячиваются. В нынешнюю войну пропаганда часто выдает одиночные военные успехи за переломные моменты, которые вот-вот приведут к победе (как это было с прорывом российского десанта к аэропорту в Гостомеле под Киевом).

Кроме того, в государственной пропаганде можно легко разглядеть два эмоциональных компонента, говорит исследователь Роберт Инглиш. Первый — «позитивный» — обещает людям процветание и стабильность. Второй элемент — страх: на нас могут напасть; враги угрожают нашему процветанию экономическими санкциями; угрожают нашим ценностям, навязывая нам свои развращенные представления о жизни; угрожают самому нашему существованию. Второй элемент пропаганды, говорит Инглиш, воздействует на людей сильнее. 

Пропаганда ненависти — часть элемента страха. «Ты не можешь разбрасываться устрашающими фразами о внешней угрозе, если не назовешь источник этой угрозы, не отождествишь ее с конкретной группой людей — или, как сейчас в России, с конкретным народом. Натовские ракеты и „гомосексуальная культура Запада“, угрожающая традиционным ценностям, — это одно. Но когда ты можешь четко назвать, кто направляет эти ракеты и через кого эта культура к нам проникает, — это уже совсем другое. Это самая сильная пропаганда из всех», — убежден Инглиш.

Часть вторая. Как появилась пропаганда (коротко — для любителей истории)

Часто можно встретить утверждение, что пропаганда появилась вместе с книгопечатанием — и развивалась вместе со средствами массовой информации (газеты, радио, телевидение и интернет). Но это ошибка, говорит Калл: пропаганда существовала на протяжении всей истории человечества, «она всегда была и всегда будет». 

Признаки пропаганды действительно можно найти в самых ранних периодах истории. Например, египетские фараоны через жрецов фактически пропагандировали свою божественность. А Юлий Цезарь через основанный им вестник официальных сообщений Acta diurna обеспечивал, говоря современным языком, медийную поддержку своей власти. 

Одно из первых описаний методов, похожих на пропагандистские, содержится в трактате «Артхашастра». Это древнеиндийское руководство для царей, написанное еще в IV веке до нашей эры. В главе, посвященной шпионажу, царям дается несколько советов. Во-первых, раздувать пересуды на вражеской территории. Во-вторых, подкупать и задабривать тех врагов, кого легко переманить на свою сторону, а остальным указывать на недостатки их царя. В-третьих, велеть предсказателям, астрологам и чтецам священных гимнов нести на вражеской территории весть о божественном происхождении войск и богатств своего повелителя.

Правда, слова «пропаганда» тогда еще не существовало, оно появилось гораздо позже. Принято считать, что впервые его начали употреблять в XVI веке уже нашей эры, обозначая им усилия для распространения религиозного знания — глава католического ордена иезуитов Игнатий Лойолла в своих трудах писал о необходимости пропаганды католицизма. Термин прижился, и Папа Римский Григорий XIII создал Комиссию по пропаганде веры (de propaganda fide). 

Однако, судя по всему, слово существовало и до этого — но использовалось в другом значении. Американский профессор, доктор философии Эрвин Феллоуз в своей статье 1959 года писал, что до XVI века «слово пропаганда (включая его производные) было латинским термином, используемым только в биологии в связи с размножением животных и растений».

Примечательно, что очень долго слово пропаганда не несло в себе негативного смысла. Оно обозначало лишь «средства, прибегая к которым приверженец политической или религиозной веры убеждал необращенных принять ее» и «обладало достойным возвышенным значением», указывал американский писатель и журналист Уилл Ирвин. Все изменилось во времена Первой мировой войны, когда этим словом «стали прикрывать откровенную ложь». Тогда правительства некоторых стран-участниц организовывали масштабные пропагандистские кампании для того, чтобы убедить всех в правильности своих действий, завоевать поддержку невоюющих государств и подорвать боевой дух врага. 

В межвоенное время стало очевидно, что пропаганда может существовать вне религии и вооруженного конфликта, а также безо всякого участия государства. Национал-социалистическая немецкая рабочая партия Германии (НСДАП), возникшая как низовое движение, активно использовала пропаганду задолго до захвата власти. Партия издавала пропагандистскую газету Völkischer Beobachter («Народный обозреватель»), задача которой, как открыто писал Гитлер, была в том, чтобы «расстроить людей, даже подстегнуть их». 

Для пропаганды нацисты использовали и необычные носители — например, деньги. В годы гиперинфляции на обратной стороне банкнот рисовали карикатуры на евреев, чтобы те ассоциировались с происходящим экономическим коллапсом. С появлением в партии Йозефа Геббельса в 1930-м пропагандистские дела НСДАП пошли в гору. В первый же год своего прихода к власти Гитлер создал Имперское министерство народного просвещения и пропаганды, которое Геббельс и возглавил. 

Так нужды политиков и технические возможности XX века вывели пропаганду на принципиально новый уровень, сделав по-настоящему массовой, говорит в разговоре с Kit историк Тамара Эйдельман. «Цезарь обращался к довольно узкому кругу людей. Китайским императором крестьянин вообще не воспринимался как объект, который необходимо в чем-то убеждать. А в XX веке из-за развития технологий сложилась странная вещь — даже самый отвратительный диктатор знает, что нужно обрабатывать всех», — говорит Эйдельман.

Со временем способов передачи пропаганды стало больше, а появление интернета и вовсе сделало ее всеобъемлющей. Большую роль в этом сыграло широкое распространение визуального контента — фотографий и видео, — который «всегда производит сильнейшее впечатление», подчеркивает Эйдельман. 

«Ощущение того, что лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать, сидит в каждом из нас. И интернет дает невероятные возможности для манипуляций», — резюмирует она.

Часть третья. Что собой представляет современная российская пропаганда — и какие у нее особенности

Современная российская пропаганда во многом основана на советских пропагандистских методах (подробнее прочитать о них можно во множестве источников: например, в этой научной статье, а еще вот в этой). И все же это самостоятельный механизм, имеющий собственные отличительные черты.

В 2016 году научные сотрудники американской исследовательской компании RAND Кристофер Пол и Мириам Мэтьюз описали модель современной российской пропаганды. Они назвали ее «пожарным шлангом с потоками лжи».

Пол и Мэтьюз выделяют несколько характерных признаков этого «шланга»: по их мнению, российская пропаганда «оперативна, непрерывна, нелогична и использует принцип многократного повторения». Исследователи признают, что российская модель успешна. Она эффективно действует и «путем прямого убеждения», и за счет «замутнения, запутывания, а также подрывания и дискредитации правдивых репортажей и сообщений».

Авторы исследования отмечают, что в своем нынешнем виде «пожарный шланг» начал формироваться в 2008 году, когда произошло российское вторжение в Грузию. Однако этому предшествовали многолетние и целенаправленные действия властей по ограничению свободы СМИ в стране. «Пропаганда напрямую связана с ограничением свобод СМИ, — говорит Ник Калл. — Для того чтобы навязать населению какую-то точку зрения, нужно контролировать все потоки информации. Какие-то придерживать, а какие-то усиливать», — объясняет эксперт. 

Попытки такого контроля нынешняя российская власть предпринимала с самого начала. Двенадцатого августа 2000 года, на 97-й день первого президентского срока Владимира Путина, затонула атомная подводная лодка «Курск». Спустя 10 дней после того, как это случилось, президент встретился с родственниками погибших моряков. На встрече были и журналисты, но включать диктофоны им запретили. Чуть позже в эфире телеканала ОРТ (сейчас — Первый канал) журналист Сергей Доренко раскритиковал действия властей и президента лично. После этого Доренко уволили, а его авторскую программу закрыли. 

Затем тогдашнего владельца ОРТ Бориса Березовского вызвали на ковер к теперь уже бывшему главе администрации президента Александру Волошину. Через несколько месяцев после этой встречи Березовский продал 49% акций ОРТ Роману Абрамовичу. Эту цепочку событий писатель и журналист Михаил Зыгарь в книге «Вся кремлевская рать» называет отправной точкой борьбы Путина с неподконтрольными СМИ. 

Меньше года спустя, в ночь на 14 апреля 2001-го, произошла силовая смена руководства телеканала НТВ. По словам телеобозревателя Ксении Лариной, это был «знак нового взятого руководством страны курса на замену журналистики пропагандой». 

Одновременно с этим шла вторая чеченская война. Курировал ее освещение в медиа тогдашний министр печати (а позже — инициатор создания Russia Today) Михаил Лесин. Именно в годы чеченских кампаний была отработана практика замены общепринятых слов на эвфемизмы (которая много лет спустя превратилась в «режим информационного благоприятствования»). Первая чеченская кампания была «операцией по восстановлению конституционного порядка», вторая — «контртеррористической операцией», а убийства мирных жителей назывались «зачистками».

В 2008 году российская пропаганда попробовала свои силы в полноценной информационной войне, сопровождавшей августовский конфликт в Южной Осетии. Восьмого августа «Аргументы и факты», «Комсомольская правда», НТВ и другие аффилированные с государством издания скоординированно вышли с материалами о том, как грузинская армия сровняла с землей Цхинвали — а значит, России нужно немедленно вмешаться в конфликт. Как и 14 лет спустя, военные действия оправдывались необходимостью спасти жизни, защитить русскоговорящее население от геноцида. Так российская пропаганда обрела современные черты. 

В следующие годы власти последовательно проводили зачистки на медийном рынке — появился афоризм «звенья гребаной цепи». В период с 2011-го по 2016-й звеньями этой цепи стали как минимум двенадцать СМИ, в том числе РБК, Forbes, «Лента.ру» и «Коммерсант».

Параллельно происходила мощная консолидация российских пропагандистских источников, которая достигла пика в 2014-м на фоне аннексии Крыма и вооруженного конфликта в Донбассе. «Было распоряжение из администрации президента о том, что хватит мериться и показывать, кто тут более эксклюзивный. Эксклюзив мог быть, только когда кто-то нашел бабушку одного, а кто-то — дедушку другого. А в целом это был массированный поток. Все стало единым целым. Разные холдинги, разные акционеры, разные медиаструктуры. [Но] появился общий пропагандистский организм», — вспоминал один из бывших сотрудников ВГТРК в 2015-м.

Консолидация источников — важнейший элемент современной российской пропаганды. Кристофер Пол и Мириам Мэтьюз из RAND указывают, что это тот случай, когда количество переходит в качество. Массированная трансляция пропагандистских нарративов сразу по многим каналам привлекает внимание, расширяет охват аудитории, заглушает конкурирующую риторику и заставляет людей воспринимать сообщение как достоверное. 

«Такой „эффект иллюзорной правды“ хорошо изучен. Люди скорее воспримут утверждение как правдивое, если уже слышали его раньше, чем если бы это было совершенно новое сообщение», — подчеркивается в исследовании.

Ник Калл при этом считает, что, если вдуматься, многие пропагандистские нарративы довольно противоречивы. Например, «коллективный Запад» одновременно представляется разобщенным, развращенным толерантностью — и вместе с тем могущественным глобальным манипулятором, который скоординированно работает на ослабление и уничтожение России. Скрытый посыл здесь — «верить никому нельзя». «Истины нет. Откуда ты знаешь, что истинно, а что нет? Врут все», — описывает Калл этот лейтмотив.

Об этом же эффекте пропаганды говорит исследователь медиа Григорий Асмолов — но уже в связке с социальными сетями, где все пытаются уличить друг друга в распространении «фейков». «Есть сформированная апатия, когда человек не доверяет вообще никому. Добиться ее — одна из целей пропаганды. У пользователя интернета, который видит, что кто-то с кем-то бесконечно спорит, появляется ощущение, что никому нельзя доверять, вся информация вокруг — фейк. Люди уходят из соцсетей, не хотят ни в чем участвовать. Подобная апатия — эффект современной пропаганды, это снижает риски для власти», — объясняет он.

Параллельно российские политические ток-шоу, которые, как уже отмечалось, теперь транслируются федеральными каналами в режиме нон-стоп, становятся все более эмоциональными. Бывший сотрудник одного из таких шоу на НТВ в разговоре с Kit описывает эволюцию российской телевизионной пропаганды нескольких последних лет. Он утверждает, что раньше пропагандистам еще позволялось «играть на полутонах» и «изящно подыгрывать оппозиции». Но год назад, когда политик Алексей Навальный вернулся в Москву и был заключен в СИЗО, возник вопрос: «Нужны ли такие работающие на полутонах пропагандисты, если сейчас все можно решить с помощью ментовской дубинки?»  

Работники федеральных каналов почувствовали это — и начали наращивать агрессивную риторику. «Кому сейчас нужен эфир типа того, что делали мы, — где давали слово [политику Леониду] Гозману, [бывшему депутату Госдумы Ирине] Хакамаде и [главному редактору закрытой радиостанции „Эхо Москвы“ Алексею] Венедиктову? Сейчас четко — черное, белое и все», — говорит он. По его словам, в военное время пропагандист должен любой ценой показывать свою лояльность — и чем ярче и эмоциональнее ты эпатируешь аудиторию, тем лояльнее выглядишь.

При этом любая информация, противоречащая заявлениям официальных лиц и ведомств, в России криминализована. Все это вместе и дает такой мощный эффект. Санкционированное властями представление о войне как о спасительной «специальной операции» транслируется из максимально большого количества источников — и делается это очень эмоционально. Любая альтернативная точка зрения фактически объявлена вне закона. А противоречия автоматически трактуются в пользу официальной линии: все врут и никому нельзя верить, но то, что говорят официальные источники, по крайней мере законно.

Часть четвертая. Зачем пропаганда использует теории заговора

У современной российской пропаганды есть еще один — не совсем очевидный — характерный признак. В последнее время она активно работает с теориями заговора.

Раньше российские конспирологические телесюжеты — например, о том, что вирус Эбола создали в США как биологическое оружие, — существовали в статусе маргинальных. На российском телевидении этой темой в основном занимался Игорь Прокопенко, фильмы которого выходили поздно вечером на РЕН ТВ. Однако в последнее время теории заговора стали частью пропагандистского мейнстрима. Ярчайший пример здесь — заявления российских властей о том, что Украина при поддержке США создавала в секретных лабораториях биологическое оружие, способное поражать исключительно славян.

Автор книги «Русская теория заговора», историк Илья Яблоков в разговоре с Kit подтверждает: к моменту начала войны с Украиной теории заговора влились в российскую пропаганду и стали ее важной частью. Он отмечает, что на конспирологии основана даже пропагандистская идея о том, что страна якобы противостоит заговору НАТО, а еще — могущественным Штатам, которые контролируют Украину и превращают ее в плацдарм для нападения на Россию.

По мнению Яблокова, большую роль в том, что пропаганда начала использовать конспирологические сюжеты, сыграл «пандемийный» 2020-й. Тогда, говорит историк, власти по-настоящему столкнулись с огромным валом антигосударственной, даже антикремлевской конспирологии так называемых антиваксеров (то есть противников прививок, в том числе от коронавируса). 

Чтобы отвоевать часть этой публики, пропаганде пришлось впитать конспирологию в себя — и начать транслировать теории заговора. Теперь те, кому это в принципе интересно, сосредоточены не на разоблачениях «мирового чипирования», а на борьбе с «укрофашистами» и происками НАТО, считает Яблоков.

Вот несколько показательных примеров. Врач и яркий ковидоскептик Семен Гальперин в своем фейсбуке после 22 февраля полностью переключился на войну и «украинский вопрос». Активно отрицавшая необходимость вакцинации психолог Наталья Грэйс теперь снимает видео о происках «западных врагов». А бывшая участница шоу «Дом-2» Виктория Боня призывает уничтожать не вышки 5G, а сумочки «Шанель» в рамках борьбы с западными санкциями. Причем российским информационным полем этот процесс не ограничивается. Американское издание Politico пишет о европейских противниках вакцинации, многие из которых теперь поддерживают Россию в конфликте с Украиной. Среди них, например, французский рэпер Booba, на которого в твиттере подписаны 5,6 миллиона человек.

Яблоков объясняет, что использование конспирологических сюжетов, безусловно, не изобретение современной российской пропаганды. Так, советская идеология во многом была построена на представлении о заговоре капиталистического мира против СССР. А в нацистской Германии необходимость уничтожения евреев объяснялась тем, что они плетут заговор, мешающий процветанию арийской расы. То есть конспирология для пропаганды уже много раз становилась вспомогательным мобилизационным инструментом.

Этот инструмент находит в обществе отклик, потому что на низовом уровне конспирология — попытка понять большой сложный мир. К ней часто прибегают люди, травмированные теми или иными событиями. Именно экзистенциальный стресс, подчеркивает Яблоков, заставляет их верить в конспирологические схемы. И эти схемы не становятся менее привлекательными после того, как власти присваивают их себе. 

«Теории заговора сейчас — просто некая интерпретация мира, один из вариантов прочтения событий. В них нет ничего религиозного и эзотерического. Масоны в клобуках — это уже не актуально. Виктория Боня, которая ведет онлайн-трансляции в инстаграме про мужчин, которые становятся бесплодными из-за вышек 5G, — в этом нет никакой эзотерики», — уверен Яблоков.

При этом он считает, что заигрывания с конспирологией могут обернуться против власти. Быстрой победоносной войны в Украине не случилось, а санкции разрушают российскую экономику. В такой ситуации, говорит Яблоков, какой-нибудь лидер мнений, который заявит, что Путин — тоже ставленник США, потенциально может привлечь к себе внимание большой части той аудитории, которая увлекается теориями заговора.

«Государство должно будет активнее присваивать все конспирологические дискурсы, чтобы этого избежать, — и оно присваивает их с огромной скоростью. Ведь все обвинения людей в пропаганде „фейков о российской армии“ — тоже чистая конспирология, превращенная в инструмент репрессий», — резюмирует он.

Часть пятая. Почему из-за пропаганды люди как будто сходят с ума

Если вы живете в России, то наверняка заметили, что после начала войны уровень агрессии в обществе заметно вырос. Споры о политике и войне разрушают союзы и браки, провоцируют разлады между самыми близкими, заставляют членов семей ссориться друг с другом.

Возникает вопрос: почему пропаганда влияет на некоторых людей настолько сильно, что они готовы кричать, оскорблять и рвать отношения, отстаивая ее тезисы? И, конечно, почему одни люди подвержены пропаганде, а другие как будто нет?

Точные ответы дать невозможно. Но исследователь Роберт Инглиш считает, что самая благодарная аудитория для любой пропаганды — «бедные, пораженные в правах, антидемократически и ксенофобски настроенные группы». По его словам, Эрих Фромм в своей работе «Побег от свободы» хорошо проанализировал, почему так происходит. В основе побега, который описывает Фромм, — неприятие человеком общества со всей его сложностью, громкостью и хаотичностью. 

Современное общество требует активного участия в его жизни, требует знаний о политике и экономике, процессы в которых все время усложняются. И во всех обществах есть группы, которые и так перегружены и напуганы. Они хотят ясности, простоты и порядка — фактически отвергая таким образом свободу, даже если сами этого не признают. Потому что свобода — вещь требовательная и беспорядочная. А сильный вождь, простые решения и понятные общественные формулы (как, например, «стабильность и достаток в обмен на неучастие в политике» — один из негласных договоров путинской эпохи) от этих требований освобождают. 

Поэтому большое количество медиа, площадок и мнений — некомфортная среда. «Иметь собственное отрефлексированное мнение в XXI веке еще сложнее, чем в XX веке. Буквально каждая насущная проблема общества стала стократ сложнее. Что такое инфляция, процентная ставка, глобальные рынки, уже достаточно сложно было понять. А теперь нужно понимать, что такое блокчейн, пайплайны, NFT. Это уже слишком, поэтому людям нужна пропагандистская идея, просто и понятно объясняющая сложный мир», — комментирует Инглиш.

Так пропаганда создает психологическую зону комфорта. Неудивительно, что человек предпочтет остаться в этом комфорте, даже если вы начнете ему доказывать, что он живет в искаженной реальности, подчеркивает Инглиш. Ведь пропаганда дает ему опору: в том, что у него плохие отношения с детьми; в том, что у него нелюбимая работа; в том, что он небогат. Винить себя в этом сложно, комфортнее обвинить кого-то еще — и это, в общем, полезное для психики чувство, признает исследователь. Так человек освобождает себя от чувства вины, от ответственности — и спокойнее спит по ночам. 

В свою очередь бывший сотрудник одного из политических пропагандистских шоу на НТВ уверен, что «российская пропаганда не дает человеку ничего, чего бы он изначально не хотел, чего не было бы его глубинным желанием». 

«„Победная“ война в Грузии и нынешняя война в Украине возникли на глубинном запросе, на который пропаганда ориентируется. Она надстраивается над ним, приумножает его, пережевывает и продает назад зрителю с хештегом #Путин», — считает он. 

В основе такого глубинного запроса он видит ностальгию по распавшемуся СССР (в чем она заключается, Павел Лузин рассказывал здесь — ищите шестой пункт первой части о предпосылках войны). Но это сработало и в обратную сторону: «Пропаганда „расчесала“ ресентимент, из которого сама черпала силы, а политические руководители пропагандистов сами начали верить в создаваемую ими картину мира. Все это вылилось в бесконечный закрытый цикл наращивания агрессивной риторики».

При этом Ник Калл считает, что даже информированный обо всех опасностях пропаганды человек не избавлен от ее влияния. Люди, констатирует историк, переоценивают свои способности определять и отсеивать пропагандистскую информацию. Они склонны видеть «жертв пропаганды» в своих знакомых и соседях — но никогда не подумают так про себя самих. Эта самоуверенность («Я-то точно могу отличить правду от лжи») лишает бдительности — и нередко толкает в пропагандистские ловушки.

Часть шестая. Как разговаривать с «жертвами пропаганды»

Доцент Московской школы социальных и экономических наук Алексей Титков предлагает несколько методов для общения с людьми, которые, как вам кажется, находятся под пропагандистским влиянием.

Во-первых, не считайте собеседника «жертвой пропаганды» — признайте его человеком с другими взглядами. Во-вторых, не говорите как будто с трибуны, не обобщайте («Вы все такие»), обращайтесь конкретно к собеседнику. В-третьих, примите тот факт, что «жертва пропаганды» в его глазах — это вы. В-четвертых, не расстраивайтесь из-за фраз «Все сложно», «Все не так однозначно», «Эти говорят одно, другие другое», «Всей правды нам не скажут»; на самом деле они означают, что вы уже заставили человека задуматься, вызвали у него тот самый когнитивный диссонанс.

«Для меня важно, что поддерживающие войну — такие же люди. Мы примерно одинаково устроены — и я говорю даже не о физических свойствах, а о похожем складе ума, видении мира. Ведь до этого мы много раз встречали этих людей в повседневной жизни и много раз убеждались в их нормальности», — говорит Титков.

Личные разговоры о политике, по его словам, мы, как правило, ведем с теми, кто для нас ценен и важен: друзьями, родственниками, близкими. В российском обществе сейчас нет однозначного доверия к любым медиа, поэтому именно доверие друг к другу — один из главных ресурсов выстраивания коллективных связей, говорит Титков. По этой причине личные разговоры о политике он считает очень важными.

Конечно, любой такой разговор — дело рискованное. В любой момент беседа может стать очень эмоциональной, превратиться в ссоры с выяснением отношений на повышенных тонах. Эти негативные эмоции появляются из-за того, что каждый — носитель каких-то ценностей и приверженец каких-то символов, подчеркивает социолог. Они значимы для нас, и мы знаем, что они значимы для еще какого-то числа людей. Разговор, в котором эти ценности и символы подвергаются сомнению, по определению взрывоопасен. Он заставляет классифицировать друг друга по принципу «свой — чужой».

В России, по мнению Титкова, главная «мина» любого политического спора между представителями разных взглядов — это сюжет о России как родине, которая не может быть неправа. Поэтому любое обратное суждение, оценка страны со знаком минус, будет встречать жесткое эмоциональное сопротивление у людей, лояльно настроенных по отношению к государству. Вас будут спрашивать: «Считаешь ли ты Россию своей родиной? Патриот ли ты?» Если для вас это так, обозначьте свою позицию именно в этих словах — и уже потом говорите о разногласиях второго порядка, советует Титков.

В рассуждениях о том, как разговаривать с так называемыми жертвами пропаганды, есть общее место — оно в том, что люди «с другой стороны» мыслят и говорят шаблонами. Имеются в виду стандартные фразы вроде «Где вы были последние восемь лет». Титков обращает внимание на то, что такие шаблоны не только удобны, но и полезны для человека, поэтому абсолютно все люди используют их в общении. Вся научно-техническая терминология, математические формулы, армейские команды и многое другое — стандартные шаблонные формы, перечисляет социолог.

Люди, разделяющие ваши взгляды, тоже носители шаблонов. Просто они для вас менее заметны и не такие раздражающие. При этом волшебных фраз, которые окажутся сильнее шаблонов оппонента, не существует, уверен Титков. Отвечать и реагировать нужно по ситуации. И всерьез воспринимать те вопросы, которые тебе задает собеседник, слышать его.

Социолог предлагает исходить из того, что все люди — достаточно рациональные и критически мыслящие существа. И все они готовы поверить в то, что укладывается в их картину мира. «Официальная российская пропаганда на самом деле обращена к людям с нормальным набором ценностей и нормальной этической позицией: „нужно защищать слабых, которым грозит опасность“; „нужно защищать свою страну, если есть внешняя угроза“; „в случае, если военные действия неизбежны, нужно их вести бережно и аккуратно, не трогая зря мирных жителей“», — приводит примеры Титков.

Поэтому, вопреки расхожему мнению, рассчитана такая пропаганда на «нормальных» и «этичных» людей — просто им сообщают далеко не все о происходящем. «Не стоит считать потребителей пропаганды зловещими чудовищными существами», — заключает он. 

. ><{{{.______)

Резюмируя, исследователь Роберт Инглиш озвучивает тезис, который кому-то из вас может показаться спорным, — но я все равно приведу его для полноты картины. 

По мнению профессора, многое из того, что происходит на нынешней войне, в западных медиа тоже опускается — и это вооружает российскую пропаганду еще больше. Он признает, что степень искажения, которую производят западные медиа, не сравнить с российской, а подобные умолчания — «суровая необходимость военного времени». 

«Но если мы хотим лучше понимать, почему российская пропаганда так хорошо работает, нужно признать, что мы и сами порой используем пропагандистский инструментарий, — говорит Инглиш, — Российская пропаганда манипулирует нашими ошибками, нашими недосказанностями, нашим черно-белым представлением о русских как об абсолютном зле, всегда неправом, всегда лживом».

Возможно, именно этому представлению сейчас так активно противостоят некоторые россияне, которые ставят на аватарки российские флаги и принимают участие во флешмобе «#мненестыдно» — поддерживая таким образом страшную войну, которая идет уже больше двух месяцев.

От редакции Kit: Обычно наши тексты доступны только подписчикам. Но поскольку некоторые материалы мы считаем особенно важными во время войны, редакция приняла решение открывать доступ к ним для широкой аудитории — чтобы вы могли поделиться ссылкой со своими близкими и друзьями. Вот ссылка на текст, который вы только что прочитали.