Перед тем, как начать читать этот текст, предлагаем вам кое-что проверить. Посмотрите пять сторис в ленте вашего инстаграма*, пять постов в фейсбуке* и пять сообщений от телеграм-каналов, на которые вы подписаны. 

Не возьмемся с уверенностью сказать, что именно вы там найдете. Но попробуем предположить: фотографии домашних животных ваших друзей, несколько селфи, отпускные видео и где-то между ними — новости о войне, фотографии убитых и раненых. Ответьте себе на вопрос: что вы чувствуете, когда видите все эти образы, столь непохожие друг на друга? Когда вы привыкли (и привыкли ли) к тому, что за идиллическим снимком пейзажа в вашей ленте следует очередная сводка с места боевых действий, а за публикацией о карьерном рывке вашего приятеля — видео с мертвыми детьми?

Чувства, которые вызывает постоянное мелькание перед глазами разрозненных образов, исследовала американская писательница и философ Сьюзен Сонтаг в своей книге «Смотрим на чужие страдания» — правда, в контексте телевидения, а не интернета. «Избыток [столь разных изображений] делает внимание поверхностным, переменчивым, более или менее безразличным к содержанию… В том и особенность телевидения, что можно… соскучиться, перескакивать с одного на другое… Содержание вымывается, и это больше всего притупляет чувства», — писала она.

Эта работа Сонтаг была впервые опубликована еще в 2003-м. С тех пор телевидение перестало быть основным источником информации для очень многих людей по всему миру. Но, как и 20 лет назад, постоянное мелькание картинок перед глазами — на экране смартфона или компьютера — «вымывает» их содержание и «притупляет чувства». И война ничего в этом смысле не изменила. «За пять месяцев люди неизбежно свыклись с войной, она стала обыденной частью медийного ландшафта и больше не вызывает таких ярких эмоций, как в начале», — констатирует в разговоре с Kit научный журналист Ирина Якутенко. 

Чем это можно объяснить? Как люди наблюдали за войной раньше и всегда ли они с ней «свыкались»? Почему мы устаем наблюдать, к каким последствиям приводит эта усталость и как с ней бороться? Разобраться нам помогли: клинический психолог и создательница канала «Море волнуется, а ты — нет» Галина Петракова; биолог и научный журналист Ирина Якутенко; психиатр и автор проекта «Дело Пинеля» Виктор Лебедев; волонтер сообщества Russians for Ukraine Саша Печенька, который помогает украинским беженцам на польско-украинской границе; а также историк фотографии, который поговорил с Kit на условиях анонимности.

Как люди увидели войну — даже те, кого она не коснулась

В марте 2022-го, когда война только началась, невозможно было пройти мимо фотографий Мстислава Чернова и Евгения Малолетки из обстрелянного мариупольского роддома — эти снимки были повсюду. 

В интервью Associated Press Чернов подробно рассказал, как они с Малолеткой сделали эти кадры. «Полицейский подслушал, как мы обсуждали способы сообщить о взрыве в больнице. „Это изменит ход войны“, — сказал он. Он отвел туда, где было электричество и интернет. Мы сняли так много мертвых людей и мертвых детей, бесконечно много. Я не понимал, почему он думал, что больше смертей что-то изменит. Я был неправ».

Ход войны эти фотографии, конечно, не изменили, но заставили очень многих по-настоящему увидеть ее, сидя у себя дома — и страдать вместе с теми, кто на них изображен. Войны существуют столько же, сколько само человечество, но пока не была изобретена фотография, у людей такой возможности в принципе не было. И даже когда военная фотография уже начала формироваться как жанр, эта возможность появилась не сразу — многие авторы первых военных снимков компоновали свои работы по законам художественной фотографии, а не документальной. 

Гарндер был попросту вынужден заниматься постановками такого рода — приехать на поле боя в разгар битвы и снимать происходящее в режиме реального времени он не мог. Во-первых, фотокамеры в то время были огромными и работали только на длинных выдержках, а фотоматериалы не обладали достаточной светочувствительностью. Во-вторых, к тому моменту, когда сражение закончилось и Гарндер смог наконец добраться до места, тела погибших были уже в основном похоронены. Поэтому пришлось выкручиваться: найти тело солдата и перетаскивать с места на место, чтобы сделать удачные кадры. 

Однако даже постановочные работы Гарднера (сейчас их наверняка назвали бы «фейком») перевернули представления людей о войне — зрители впервые увидели на снимках грязь, кровь и смерть. Эти фотографии стали прототипом современного военного репортажа, но по-настоящему фотодокументалистика «родилась» в двадцатые годы прошлого века — с появлением фотоаппаратов Leica, легкость и компактность которых позволила подобраться к войне максимально близко. Что, впрочем, не означало, что все военные фотографы разом стали стремиться к максимальной достоверности — в конце концов, знаменитый снимок Евгения Халдея «Знамя победы над Рейхстагом» тоже постановочный. 

Постепенно фотография буквально стала «окном в войну» для тех, кого она непосредственно не затронула. А с появлением телевидения это окно существенно расширилось. Ученый и исследователь из Рид-Колледжа Ян Мешковски называет поворотным пунктом в истории наблюдения за войной вторжение США во Вьетнам — это была первая война, которую показывали по телевизору в режиме реального времени. 

«И до появления телевидения эксперты спорили о том, как люди вообще могут читать и смотреть на страдания других. После Вьетнама эта дискуссия вышла на новый уровень, ведь телевидение, освещавшее эту войну, предложило нам изобилие неподвижных и двигающихся картинок, на которых изображались мертвые тела и опустошенные городские пейзажи», — подчеркивает он. 

Исследователь задавался вопросом: что война делает со сторонними наблюдателями — теми, кто смотрит на нее издалека? Завораживает? Отталкивает? А может быть, просто позволяет на время забыть о собственных проблемах? Однозначного ответа Мешковски так и не дал, а дискуссия тем временем становилась все более актуальной — по мере развития средств массовой информации количество фотографий, видео и свидетельств с войн в разных частях планеты неуклонно росло. Как, впрочем, и количество людей, которые хотят от них отгородиться.

Еще в 2015-м российский документалист и лауреат Пулитцеровской премии Сергей Пономарев описывал этот процесс так: «Мы перезагрузились визуальной информацией, мы от нее немножко отгородились… Мы (фотографы-документалисты. — Прим. Kit) больше не сможем как-то очень-очень сильно повлиять на общественное мнение, потому что мы составляем лишь маленький процент от того потока визуальной информации, которую получает обыватель».

Но дело не только в этом — отгораживаться помогают технологии и современная этика. Благодаря способности социальных сетей распознавать «потенциально неприемлемый контент», а еще дисклеймерам СМИ, у нас есть выбор — смотреть или нет. «Современная аудитория, к которой фотография обращается, находится в своеобразной оранжерее — ее всячески защищают от реальной жестокости войны», — делится в разговоре с Kit своей точкой зрения историк фотографии, пожелавший сохранить анонимность.

Впрочем, фотографии и видео с войны — не единственный способ наблюдать за ней. Текстовые репортажи с места событий, интервью очевидцев и даже обычные новости тоже делают нас почти прямыми ее свидетелями. И от них мы, конечно, тоже научились отгораживаться — причем чем глубже погружаемся сначала, тем активнее стремимся вынырнуть потом.

Почему нас так манят плохие новости — и почему так отталкивают 

«Берешь телефон, и начинается вот этот вот изматывающий думскроллинг, поиски ужасных новостей о конце света». «Думскроллинг — единственное развлечение на сегодня».

Такие посты можно встретить в соцсетях с первого дня войны. Думскроллинг — от английского слов «doom» (обреченность, рок) и «scrolling» (пролистывание) — это безостановочный поиск негативных новостей в интернете и «переключение» между ними. Есть мнение, что термин придумали в твиттере в 2018-м, но по-настоящему массово его начали использовать два года спустя, во время пандемии коронавируса. Тогда люди практически безостановочно читали новости о локдаунах, новых штаммах и умерших пациентах — откладывая ради этого работу, забывая поесть, пренебрегая сном.

Так или иначе, поведение тех, кто бесконечно переключает каналы в поисках плохих новостей, мало чем отличается от поведения тех, кто компульсивно скроллит ленты социальных сетей. То, что заставляет нас это делать — глубинный (и очень древний) механизм человеческой психики, объясняет клинический психолог Галина Петракова. «Когда-то концентрация на негативе была необходима для нашего выживания: эволюционно гораздо важнее было заметить признаки появления дикого зверя и избежать встречи с ним, чем насладиться вкусом сочного фрукта», — говорит она. 

Именно поэтому мы склонны, что называется, «концентрироваться на негативе». Это в том числе доказали исследователи Марк Трасслер и Стюарт Сорока из канадского Университете Макгилла. Они установили, что люди действительно охотнее читают негативные новости, чем позитивные или даже нейтральные. Если верить исследованию, особенно склонны к этому те, кто в целом интересуется происходящим и конкретно политикой.

В периоды больших кризисов эта склонность может буквально управлять нашим поведением. О думскроллинге не зря активно заговорили именно в пандемию: люди постоянно читали тревожные новости о коронавирусе, потому что искали способы избежать заражения, хотели оценить все риски, а также понять, как вовремя распознать вирус у себя и близких. Раз втянувшись в этот процесс, остановиться порой было уже невозможно — даже если человек уже получил всю необходимую ему информацию.

Начавшаяся 24 февраля война в Украине шокировала — и заставила думскроллить еще больше. «Война — мощный внешний стресс-фактор, который мы не можем контролировать. А чувство потери контроля очень травматично для человеческой психики, оно вызывает сильную тревогу. Занимаясь думскроллингоим, заполняя реальные или воображаемые „информационные пробелы“, пытаясь анализировать полученную информацию, мы создаем иллюзию хоть какого-то контроля над ситуацией», — объясняет психолог Галина Петракова.  

Об этом же пишет британский писатель и философ Ален де Боттон в своей книге «Новости. Инструкция для пользователя». Он констатирует, что новости у современного человека в основном ассоциируются со страхом, потому что не оставляют сомнений — для страха полно причин. «Наши шансы пережить трудности, с которыми сталкивается человечество, представляются крайне сомнительными, однако они [как будто] слегка возрастают, если мы по привычке продолжаем следить за заголовками», — описывает философ мироощущение современного потребителя информации.

Во время войны это противоречие — желание получить хоть какой-то контроль над ситуацией при полной невозможности такого контроля — усилилось. Стороннему наблюдателю доступен неограниченный объем информации о происходящем, при этом физически он далек от тех событий, за которыми ему так легко следить, говорит в разговоре с Kit психиатр Виктор Лебедев. 

«Из-за большого объема входящей информации человек ей очень быстро насыщается и больше не может следить за событиями так, как раньше — психика человека не может постоянно работать на пределе. В какой-то момент сводки с войны теряют смысл — для большинства людей сорок третий день войны никак не отличался от сорок четвертого, а сотый от сто первого», — констатирует он. 

Как формируется «привычка к войне» — и всегда ли люди к ней привыкали

То, что маниакальная страсть к думскроллингу естественным образом оборачивается резким откатом, подтверждается в том числе статистикой. Например, исследование, проведенное институтом Рейтер по изучению журналистики, показало: от чтения новостей отказываются все больше людей из разных стран. 

Так, в Германии до войны новостей избегали 29% опрошенных, а после ее начала показатель вырос до 36%. В США таких было 42%, а стало 46%. Одно из исключений здесь — Польша, где количество читающих новости после начала войны даже выросло, причем на шесть процентных пунктов сразу. Возможно, все объясняется тем, что именно эта страна приняла больше всего украинских беженцев — и часто сталкиваясь с ними в повседневной жизни, жители Польши сохраняют активный интерес к войне.

В исследовании приводится высказывание одного из респондентов по имени Энтони, который заявил в разговоре с сотрудниками университета: «Это просто вышло за пределы возможного — тема ковида обсуждалась слишком активно и слишком долго. Я больше не читаю об этом, потому что я почти полностью истощен». О чем-то похожем пишет в своей книге и ученый Ян Мешковски. Он вспоминает, что вскоре после начала войны в Ираке рейтинги программ о войне на американском телевидении начали постепенно падать. Зрители предпочитали им сериал «Lost» и шоу «American Idol».

«Избегание в том или ином виде — достаточно распространенная стратегия при столкновении с тем, что вызывает интенсивные негативные эмоции, — комментирует психолог Галина Петракова, — Не хотеть сталкиваться с тем, что вызывает у нас боль, страдание, страх, стыд, вину, тревогу — абсолютно объяснимое, нормальное, человеческое стремление. Может быть, одно из самых человеческих».

Она объясняет, что нашу возможность сопереживать другим, а также радоваться и страдать вместе с ними на физиологическом уровне обеспечивают зеркальные нейроны. Их функция заключается в том, чтобы «переносить то, что переживают другие, в наши собственные эмоциональные и телесные ощущения». «Резонируя с чьей-то болью, мы чувствуем эту боль как свою. Когда мы становимся свидетелями чьей-то боли, у нас в мозге тоже активируются центры боли. Эмпатическую боль сложно выносить, поэтому вполне естественная реакция — попытаться ее заблокировать», — заключает она.

Следующий этап — как раз привыкание, когда человек учится жить на фоне события, которое раньше ежедневно повергало его в шок. «Если стресс не критический, то есть не вызывает угрозы жизни и здоровью, то психика большинства людей адаптируется», — говорит научный журналист Ирина Якутенко. 

Адаптироваться — не обязательно значит сразу вернуться к прежней жизни и «довоенному» состоянию психики. У человека может возникнуть острая реакция на стресс — она развивается после тяжелого события и шока, связанного с ним. Выражается такая реакция в нескольких симптомах: человек постоянно ощущает беспокойство, плохо спит и ест, ему как будто все время не хватает воздуха. Все это как правило само сходит на нет в течение нескольких дней, но не обязательно: некоторые люди живут с острой реакцией на стресс и дольше.

То есть постоянное наблюдение за войной действительно изматывает — и это не мнимая усталость. Поэтому стоит научиться нормально функционировать на фоне затянувшихся боевых действий — не требуя при этом ни от себя, ни от других «вечно жить военной повесткой», говорит научный журналист Ирина Якутенко. Это наносит вред, и «действовать надо по-другому, не стыдить людей», считает она: «Лучше показывать, насколько лучше люди будут себя чувствовать, если будут помогать».

Действие и правда может стать противоядием от апатии, безразличия и потери мотивации. Но как найти в себе силы теперь, когда их почти не осталось?

Как помочь себе — три простых совета для тех, кто очень устал

→ Развивайте навык эмоциональной регуляции — и относитесь к себе бережно

Скорее всего, вы всегда это знали, а если нет, точно узнали за последние месяцы: отдыхать, отключаться и давать себе выдохнуть — очень важно. Невозможно все время жить «на пределе», это чревато серьезными последствиями как для психики, так и для физического здоровья. Поэтому внимательно следите за своим состоянием, не ждите, когда достигните очередной критической точки — нужно останавливаться раньше. Помочь может в том числе информационная гигиена — как ее соблюсти, читайте в этом нашем материале, который мы выпустили вскоре после начала войны. А еще — в этой инструкции «Медузы»** (она же подскажет, когда стоит обратиться к специалисту).

И не вините себя за усталость. «Чем более эмпатичен человек, тем уязвимее он перед усталостью от столкновения с эмоциональной болью и страданиями других. Попробуйте научиться сталкиваться со сложными негативными эмоциями, не подавляя их и не застревая в них — принимать себя и свои чувства. Можно сказать себе: „Да, мне тяжело, и я устал от плохих новостей. Мне нужна небольшая пауза“», — советует психолог Галина Петракова.

→ Не бойтесь лишиться эмпатии — это невозможно

Не переживайте, что станете «черствым человеком», который больше не способен сострадать. Эмпатию невозможно утратить, а за апатией, которую вы в себе обнаружили, стоит не отсутствие переживания — наоборот. Вам настолько не все равно, что вы вынуждены порой избегать новостей о том, что происходит — чтобы сохранить себя. Если бы война была вам безразлична, вы бы не оказались в таком состоянии. Поэтому не стоит тратить остаток сил на лишние переживания — лучше сконцентрируйтесь на том, чтобы восстановиться. Это точно полезнее (и для вас, и для окружающих), чем предаваться бесконечной рефлексии. 

Если апатия и безучастность слишком захватили вас, и это очень беспокоит, попробуйте автоматизировать те действия, которые вы считаете необходимыми. 

Вот совет от Ирины Якутенко на этот счет: «Когда вы чувствуете угасание интереса, но на уровне мозга не хотите быть человеком, которому плевать, попробуйте создать для себя внешние условия. Если вы донатите, поставьте автосписание. Если хотите быть в курсе основных новостей, выделите себе конкретное время на их чтение».

→ Почаще общайтесь с единомышленниками — среда формирует поведение

Общение с людьми, которые разделяют ваши взгляды — мощный стимул. Такое окружение действительно способно мотивировать: когда собственные силы кончились, можно «подзарядиться» от кого-то, кто не так измотан; когда непонятно, что делать, можно попросить совета у тех, кто уже определился и делает.  

Поэтому хорошая стратегия — присоединиться к группе единомышленников. Это может быть волонтерская группа, общественное объединение или что-то похожее. Волонтер Саша Печенька говорит, что деятельность в рамках такой группы не только поддерживает, но и помогает достичь результата — и он создает новый виток мотивации.

«Если человек может читать соцсети и сидеть в интернете, у него достаточно сил, чтобы помочь. Например, если вы в России, можно что-то сделать для „Помогаем уехать“, „Проездом в Европу“ и других благотворительных проектов. Если у вас есть три или пять тысяч рублей, которые вы можете отправить на помощь беженцам, лучше сами пойдите в магазин, купите то, что им сейчас нужно, и принесите в центр помощи. Это будет полезно и вы сами получите удовлетворение, потому что увидите результат своих усилий», — резюмирует он.

. ><{{{.______)

В книге «Смотрим на чужие страдания», с которой начался этот текст, Сьюзан Сонтаг вспоминает о своем знакомстве с одной из жительниц Сараева. В разговоре с писательницей та вспоминала: «В октябре 1991-го, когда сербы вторглись в Хорватию, я жила здесь, в моей красивой квартире, и, помню, увидев в вечерних новостях, как разрушают Вуковар всего в трех сотнях километров отсюда, подумала про себя: „Какой ужас“, — и переключила канал».

Рассказывая об этом, Сонтаг замечает, что «люди отгоняют от себя мысли о несчастье других, даже если им легко поставить себя на место этих других» — а еще, что они равнодушны, когда чувствует себя в безопасности. Это безразличие, тем не менее, очень разное — у тех, кто живет в стране, объятой войной, и у тех, кто наблюдает за ней со стороны. Первые могут быть безразличны, потому что картины войны становятся страшным предвестием, рождают чувство беспомощности и страха. А вторые просто думают, что сделать все равно ничего нельзя.

Однако думать так — ошибка, и вот еще один маленький совет о том, как справиться с апатией и усталостью. Его дает научный журналист Ирина Якутенко: она говорит, что даже когда вы совсем без сил и стеснены обстоятельствами, бездействие все равно можно превратить в молчаливый протест, а маленький шаг — в поступок. «Такие молчаливые протестующие не пошлют своих детей на войну, заболеют в день „выборов“, когда бюджетников гонят на участки, отнесут вещи беженцам. Это маленькие дела и маленькие шаги, но в предложенных обстоятельствах это пока лучшее из возможного. И, кто знает, может быть, в будущем такое маленькое трансформируется в нечто большее», — заключает Якутенко.

* Социальные сети Instagram и Facebook принадлежат американской компании Meta, которая объявлена в России «экстремистской организацией». В России деятельность Meta запрещена, что мы вынуждены указывать по требованию властей.

** Издание «Медуза» объявлено в Российской Федерации иностранным агентом.