• Этот текст вышел в рассылке Kit. Подпишитесь, и вы будете получать наши письма два раза в неделю. На каждое из них можно ответить — написать в редакцию или задать вопрос автору. А если вы хотите поделиться этим текстом, вот ссылка на него.

В середине декабря прокремлевское общество «Знание» — оно организует лекции и другие образовательные мероприятия в нужном власти ключе — провело роскошную церемонию награждения своей премии для преподавателей и блогеров. Вы наверняка видели фотографии в соцсетях: ровный ритм колонн, геометричные орнаменты с ломаными острыми углами, полумрак и приглушенный золотой свет — эстетика многим показалась знакомой. Похожим образом оформили и другие недавние события в поддержку режима — например, форум «Школа героя» партии «Единая Россия» или съезд новой детской организации «Движение первых». 

Само собой, в помпезных декорациях всех этих съездов, форумов, концертов и церемоний наблюдатели увидели сходство с эстетикой нацистской Германии. Стоит открыть, например, вот эту фотографию, как трудно отделаться от мысли — сходство и правда налицо. К тому же, родством эстетик удобно объяснить родство этик: Россия ведет агрессивную захватническую войну — прям как Германия тогда, и обществу нужна торжественность, которая эту войну будет декорировать. 

И все же между новой государственной эстетикой в России и эстетикой Германии середины прошлого века больше различий, чем сходств, причем принципиальных. Да, оформление сцены церемонии «Знания» отдаленно напоминает трибуну Цеппелина — одно из зданий комплекса сооружений для съездов НСДАП, построенное любимым гитлеровским архитектором Альбертом Шпеером. То же золото, тот же ломаный орнамент, тот же приглушенный свет. Однако трибуна Цеппелина — не самое характерное воплощение нацистской эстетики. В цвете нацизм предпочитал яркие бьющие в глаза контрасты — красный, черный, белый; в свете — слепящую яркость мощных прожекторов, в движении — марши масс стройными колоннами. 

Все это символизировало порядок, дисциплину и единство; демонстрировало силу, общность и суровую субординацию. Нацисты не изобрели массовые мероприятия как политические зрелища, указывает британский историк Надин Россол, но смогли по-настоящему подчинить их, сделать инструментом государственной репрезентации. Отсюда и взгляд на общественное место как на политическую арену, где присутствуют десятки, сотни тысяч идеологически заряженных зрителей. «Трибуны четырнадцатиметровой высоты должны были, по моему замыслу, обрамлять всю территорию, давая место для 160 000 зрителей; двадцать четыре башни высотой более 40 метров должны были ритмически расчленять сплошную цепь этих трибун, а посредине возвышалась почетная трибуна, увенчанная женской фигурой», — так, например, описывал Шпеер территорию, где проводились съезды НСДАП. 

Большую роль играло и яркое освещение. Знаменитый храм света, созданный Шпеером из направленных вверх зенитных прожекторов — как, впрочем, и другие световые инсталляции нацистов, в том числе на берлинской Олимпиаде — служил средством усиления общности присутствующих. Эстетика нацизма должна была будоражить, вызывать мощный эмоциональный подъем, объединять и мобилизовывать огромные людские массы. Визуальное служило инструментом идеологического, чтобы граждане, вдохновленные на активную поддержку режима, хотели воевать за него.

Разумеется, чего-то похожего мечтал бы добиться и воюющий с Украиной Кремль. Мы понимаем это, и оттого еще так силен соблазн сравнить насаждаемую им эстетику с гитлеровской. Однако современные оформители российских провластных мероприятий и агитационно-пропагандистских сооружений используют совершенно другой стиль. Он не мобилизует и не зовет на войну — он призван делать ровно обратное. 

Может ли художественный стиль успокоить?

Да, — вот история ар-деко

В 1925 году в Париже состоялась очень крупная — и весьма помпезная — Международная выставка современных декоративных искусств и промышленных изделий. Ее посетители смогли первыми увидеть новый стиль в архитектуре, оформлении интерьеров и дизайне предметов одновременно. 

У этого стиля не было конкретного основателя, зато были характерные черты, к которым, не сговариваясь, стали обращаться самые разные дизайнеры и архитекторы. Названия стилю тоже давали разные — много лет его именовали то джаз-эйдж, то зигзаг-модерн, то модернистик. Наконец, во второй половине шестидесятых годов ХХ века он обрел одно общепринятое имя — ар-деко.

Адепты ар-деко брали за основу достижения стиля модерн, добавляя к нему восточные мотивы и изобразительные традиции коренного населения Северной и Латинской Америк. Получилось нечто по-настоящему роскошное, и роскошь подчеркивали материалами — для создания объектов брали полированный металл, темное дерево и цветное стекло. Так не только строили здания и оформляли интерьеры, но и, например, декорировали транспортные средства — автомобили, поезда и океанские лайнеры.

Роскошь ар-деко стала утешением эпохи. В «ревущие двадцатые», после затяжной и страшной Первой мировой войны, люди все еще переживали шок, боль и горе, они чувствовали большую тревогу (как потом оказалось — не зря) и хотели забыться. Ар-деко давал такую возможность, и особое распространение он получил в США: небоскребы Нью-Йорка и Чикаго, вокзал Детройта — все это представители стиля. Действие романа «Великий Гэтсби» происходит в декорациях ар-деко, нуар в кинематографе и комиксах — это тоже он. «Роскошный» — популярный для ар-деко эпитет, но иногда его также называют кричащим или даже вульгарным.

Часто ар-деко путают с ар-нуво — стилем чем-то похожим. Но ар-нуво куда более округл и живописен, он во многом «природный» — в том смысле, что вдохновение для своих форм черпает в живой природе. Там, где у ар-нуво плавная линия, там у ар-деко — стремительная геометрия. Вообще, у стилей немало визуальных отличий, но, пожалуй, главное состоит не во внешних признаках, а в философии. Модернисты (ар-нуво — это модерн) стремились преобразовать реальность. Они исходили из предположения, что мир несовершенен, но художник способен это исправить, став творцом нового стиля и, как следствие, нового мира. У ар-деко же таких амбиций никогда не было. Он как бы говорит нам: да, реальность может быть неприятной и даже ужасной, но все, что мы можем сделать, это немного украсить ее. Философски ар-деко был также противоположен и эстетике нацистской Германии, зарождавшейся примерно в то же время, — он был призван не превращать множество людей в единый «орнамент массы», готовый к войне, а убаюкивать мягким полумраком, помогая отвлечься от мрачных предчувствий. 

«Художники и архитекторы модерна придавали своим работам сложную внутреннюю символику. Ар-деко принципиально искал внешнего эффекта», — подчеркивает искусствовед Швидковский. А другой искусствовед, Надежда Филичева, указывает: в ар-деко выразилось «стремление зарождающейся массовой культуры» приспособить роскошь «к потребности „человека-массы“ пользоваться всем тем, что никогда не соответствовало его статусу, но всегда привлекало к себе». Иными словами, это роскошь, доступная не только богатым; это элитарность для всех. 

Некоторые искусствоведы относят к проявлениям ар-деко и сталинскую неоклассику. Подземные дворцы московского метро или вычурные павильоны ВДНХ тоже были формой эскапизма — созерцая их, советский человек мог отвлечься от бед и трудностей. Так сталинский стиль во многом стал пилюлей для общества, окруженного бедностью, дефицитом и массовыми репрессиями.

Как Кремль пытается успокоить россиян?

«Голубые огоньки» на фоне эпидемии тревоги

В конце сентября фонд «Общественное мнение», он же ФОМ, опубликовал результаты опроса 1500 человек из репрезентативной выборки в более чем ста российских населенных пунктах. ФОМ много лет работает на администрацию президента (именно она — главный заказчик исследований) и «острых» данных обычно не публикует. Однако тогда организация констатировала — после объявления в стране мобилизации уровень тревоги в обществе взлетел в два раза — с 35% до 69%.

Есть и другая показательная статистика. Например, данные проведенных в российских регионах фокус-групп свидетельствуют, что россияне «не испытывают оптимизма по поводу своего будущего и будущего страны». А результаты закрытого соцопроса по заказу Кремля, — что жители страны ждут скорее мирных переговоров, чем продолжения войны; их будоражит мобилизация и постоянные слухи о ее новой волне. 

Подобные общественные настроения радикально не совпадают с настроением президента, который, очевидно, очень рад аннексии новых территорий, охотно рассуждает о доблести российских солдат и явно получает удовольствие от военного процесса. Примечательно, что нечто похожее, по его мнению, чувствуют и россияне — не так давно Владимир Путин заявил, что «99,9% наших граждан… готовы все положить в интересах родины», а все потому, что «у нас живут особые люди». Иными словами, президент почему-то уверен, что российское общество едино и крайне воодушевленно — то есть мобилизовано (или он просто хочет, чтобы мы думали, что он в этом уверен). 

Теперь демобилизованные россияне — плохая новость не только для оппозиции, которая давно и безуспешно пытается мотивировать людей на сопротивление, но и для самого режима. Поэтому после начала войны он мечется, пробуя сочетать несочетаемое. С одной стороны, власть ведет себя по-новому — делает попытки идеологически прокачать общество и мобилизовать его на поддержку войны с помощью провластных концертов и увеличения доли политических шоу в эфире федеральных телеканалов. Страна воюет, и это признается из ряда вон выходящим событием — губернаторы даже заговорили об отказе от новогодних празднеств, пошли слухи об отмене новогодних «голубых огоньков». С другой стороны, как и прежде, власть всеми силами пытается продемонстрировать, что ничего страшного не происходит: с «трудностями» можно справиться, а в жизни мало что изменилось. Таким же противоречивым образом ведет себя и сам Владимир Путин, который отменяет традиционную «прямую линию», где пришлось бы говорить в основном о войне, и одновременно с этим много говорит о ней даже тогда, когда это в общем-то не обязательно (или внезапно прямо называет ее войной). 

Эти разнонаправленные идеологические движения не выглядят парадоксальными в стране демобилизованного большинства, которое не воодушевишь ни патриотическими концертами, ни триколором. После объявления «частичной мобилизации» все только усугубилось: она погрузила в острую тревогу общество, которое в этому времени уже и так устало от военных новостей. 

Когда стало ясно, что попытка общественной мобилизации на фоне «частичной мобилизации» провалилась, а рейтинги политических ТВ-шоу упали, Кремль принялся лечить фрустрацию граждан привычными способами. На телеканалы вернули знакомые зрителю развлекательные шоу, новогодние празднества в некоторых регионах все же решили не отменять, а федеральные каналы принялись за съемки «голубых огоньков». Какими они будут в ситуации, когда Путину нравится воевать, но вот обществу — не очень? Причудливыми пропагандистскими гибридами, в которых вместе со знаменитостями участвуют так называемые военкоры и недавно вернувшиеся с фронта «участники спецоперации». 

Дизайнеры-оформители провластных мероприятий и архитекторы новых пропагандистских сооружений, может, и хотели бы использовать стиль, концептуально похожий на эстетику нацизма — будоражащий, заряжающий, мобилизующий. Да вот беда — общество во время войны хочет максимально забыть о ней, так что с ним приходится обращаться максимально деликатно. 

Именно поэтому милитаризм не выставляют напоказ на каждом углу, а тщательно дозируют, декорируя «патриотические» объекты праздничными огоньками. В Москве под их установку даже выделили вполне конкретные территории, ограничившись ВДНХ, «Зарядьем» и Историческим музеем. А еще, конечно, главным входом в парк Горького, где появились большие светящиеся Z,V и O — но случился скандал в соцсетях, и их поспешили немного переставить, чтобы не раздражать прохожих. В общем, просто немного «припудрили» реальность — в лучших традициях ар-деко.

><{{{.______)

Возможно, кто-то увидит здесь позитивную тенденцию — мол, если обществу так не нравится война, что оно хочет спрятаться, это очень хорошо. На самом же деле повода для оптимизма нет: закрывать глаза на происходящее значит адаптироваться к нему.

Сам ар-деко, кстати, с этим справляется плохо — по-настоящему жестокой реальности стиль не выдерживает. Когда-то его популярность «убила» Вторая мировая — ее ужасы были слишком сильны, чтобы от них можно было укрыться за дизайн-решениями. Ар-деко вновь поднял голову лишь в шестидесятые, когда жизнь на Западе вновь стала не такой однозначной — начался экономический подъем, но людей тревожили растущая мощь СССР и угроза ядерной войны. Затем нарочитый эстетизм постепенно вышел из моды.

В эстетике современной России видят расцвет милитаризма, но со всей свойственной ему прямотой и угловатостью он слишком конкретен для Кремля. Скорее, мы видим новый расцвет ар-деко, но на путинский лад, и это немного напоминает новогодний огонек на «России 1». Посмотрите трейлер: эклектичные декорации, советская песня, блеск повсюду, нарядные улыбающиеся мужчины и женщины, а среди них — молчаливые мужчины в военной форме, недавно вернувшиеся с войны или готовые вот-вот на нее отправиться. 

*Объявлена в России «иностранным агентом»