Вы неправильно читаете антиутопии. Письмо Андрея Перцева

¯\_(シ)_/¯ Привет, это Андрей Перцев, специальный корреспондент «Медузы»*, который много лет пишет о российской политике.

Сегодня я хочу поговорить с вами — нет, не о политике, а о книгах. Вообще, по образованию я филолог и в университете защитил диплом по истории литературы. Впрочем, литературный жанр, которому посвященное мое сегодняшнее письмо, с политикой неразрывно связан. Это жанр антиутопии — кажется, в 2022 году россияне вспоминают о нем особенно часто.

Силовики, которым позволено все. Усиливающиеся репрессии. Власть одной партии. Противостояние с Западом. Возвращение традиционных ценностей. Наконец, актер Иван Охлобыстин, орущий «Гойда!» со сцены митинга в честь «присоединения» к России новых территорий. О том, что наша реальность уж слишком похожа на антиутопию, говорят со всех сторон. «Оруэлл нервно курит в сторонке» или «В университете мне казалось, что Сорокин перегнул, а сейчас читаю его книги как новости» — наверняка что-то похожее вы много раз слышали от близких или читали в лентах соцсетей. Причем, я уверен, чаще всего — именно в последние месяцы.

Тексты Джорджа Оруэлла и Владимира Сорокина (особенно его) сегодня многим кажутся страшными пророчествами — и при этом сбывшимися. Еще страшнее от того, что в этих книгах нет никакой надежды. Писатели и правда все предвидели, и мы теперь живем в антиутопии, которой не видно конца? В каком-то смысле — да, живем (причем не концептуально, а чисто технически), но относимся к антиутопиям совершенно неправильно. Я попробую объяснить — почему, а еще рассказажу, какие книги сейчас действительно стоит читать.

■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎

Этот текст вышел в рассылке Kit. Подпишитесь на нас, и вы будете получать письма от Kit два раза в неделю. Вот ссылка на текст, чтобы поделиться им в соцсетях

Глава первая. Как одни люди придумали «идеальные» государства — и напугали этим других людей

«Анти-» — приставка противопоставления, и разговор об антиутопиях нужно начинать с жанра, в ответ на который они возникли. То есть с утопий, конечно.

Одной из первых попыток изобразить идеальный общественный строй (именно этим в своих произведениях занимались утописты) можно считать диалог Платона «Государство», написанный в 360 году до нашей эры. Худшей формой государственной власти философ считал тиранию, но и демократию не очень-то жаловал, потому что видел в ней «несправедливую» власть большинства. Именно понятие справедливости казалось Платону ключевым при строительстве государства, и справедливым — а значит идеальным — он считал такое общество, которым управляют тщательно отобранные философы. Стать одним из них, согласно платоновскому замыслу, мог каждый достойный — посты не передавались по наследству, а заслуживались прилежной учебой с раннего возраста.

Имущество в идеальном государстве Платона должно было быть общим, но дело не в том, что жители такого общества — равные среди равных, отнюдь. Возможности людей неравны, и сами люди — тоже. И даже больше, среди людей есть «лучшие» и «худшие», считал Платон. Первые — мужчины и женщины, наиболее способные к философии, законотворчеству, искусствам и боевым наукам, вторые — все остальные. Лучшие мужчины должны «большей частью соединяться с лучшими женщинами, а худшие, напротив, с самыми худшими», полагал философ, при этом «потомство лучших мужчин и женщин следует воспитывать, а потомство худших — нет». Под этим «нет» философ, скорее всего, имел в виду смерть, хотя и не говорил об этом прямо — указывая лишь, что детей худших следует после рождения отнести в «недоступное, тайное место».

Вряд ли платоновская утопия показалась вам по-настоящему утопичной. Не покажется таковой и «Утопия» Томаса Мора — этот трактат XVI века (его полное название звучит как «Весьма полезная, а также занимательная, поистине золотая книжечка о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия») и дал имя целому жанру.

Рецепт идеального государства от Томаса Мора, который был писателем-философом и юристом одновременно, звучит так. Возьмите остров и создайте на нем республику, которая управляется избираемыми чиновниками. Назовите этих людей «отцами», а самого главного из них — королем. Теперь вы будете раздавать гражданам еду бесплатно, но взамен принудите их носить одинаковую одежду и жить в одинаковых домах, расположенных в одном из одинаковых городов одинаковой численности. А если вдруг в каком-то из них станет больше жителей, чем в других, займетесь принудительным переселением, чтобы восстановить равновесие. Еще вы запретите покидать города без разрешения, а нарушителей будете превращать в рабов, которые теряют все свои права и должны работать не покладая рук. Но и «свободных» жителей вы тоже заставите исправно трудиться, занимаясь сельским хозяйством и ремеслом. Не забудьте отменить частную собственность (она ведет к неравенству и несправедливости), а также признать за государством право отнимать чужие территории, если они, на ваш взгляд, как-то неэффективно используются.

Нет частной собственности и в еще одном выдуманном «идеальном обществе» — Городе Солнца из одноименного романа итальянского философа, теолога и писателя Томазо Кампанеллы; он был создан примерно век спустя после «Утопии». Как видно, утопистам очень нравится стирать грань между «своим» и «чужим». Вот и солярии (так в Городе Солнца называют местных) спят в общих спальнях и едят в общих столовых, а детей сразу после рождения отдают государственным воспитателям. Правит городом человек, именующийся «Солнцем», — он соединяет в себе функции государя и священника. У него есть соправители, а также чиновники более мелких уровней, но любая политическая власть в этом «идеальном обществе» тесно связана со священнослужением. При этом высшие правители в Городе Солнца занимают посты пожизненно.

Ни платоновское государство, ни Утопия Мора, ни Город Солнца Кампанеллы нельзя назвать справедливыми обществами — по крайней мере в современном западном понимании. Более того, мы можем с полным правом назвать их тоталитарными режимами, права личности в которых попираются в угоду государству и его благу (Платон, Мор и Кампанелла здесь наверняка возразили бы — в угоду благу общественному). Однако в те времена, когда эти тексты были написаны, идеи их авторов звучали весьма прогрессивно. Судите сами: для всех существуют простые и понятные правила; правит не кто-нибудь, а мудрецы; недостойный правитель не может прийти к власти из-за продуманной системы отбора.

Впрочем, прогрессивно это звучало не для всех, некоторые над утопическими идеями посмеивались. Скажем, французский писатель XVI века Франсуа Рабле имел в виду идеи Мора при описании Телемского аббатства — выдуманного общества из сатирического романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» — единственное правило в котором звучало как «Делай, что хочешь».

Излюбленный прием Рабле — гротеск, и в конечном счете именно гротеск помог антиутопиям родиться на свет. Вот как это вышло. В XVIII веке начали появляться государства с парламентской формой правления, а следовательно и полноценные политические партии. В конце столетия произошла Великая французская революция, провозгласившая свободу, равенство и братство. Но заманчивый лозунг обернулся хаосом и анархией, попытки это исправить свелись, среди прочего, к изъятию продукции у фермеров и ремесленников, затем — к национализации предприятий и, в конечном счете, к террору.

Что лучше — старый порядок или новый? Так ли уж справедлива справедливость, за которую идет борьба? Утописты рисуют образ идеального государства с множеством «одинаково счастливых человеко-единиц», отмечает филолог и исследовательница антиутопий Александра Воробьева, но приходит антиутопия и находит в этом образе жуткие изъяны. Вместо идеального государства она видит машину для подавления личности, вместо общества — безликую толпу, утратившую цель и смысл существования. Чтобы прекрасное обернулось ужасным, достаточно сделать черты прекрасного максимально выпуклыми, гротескными — довести их до абсурда. Вам кажется, вы ведете нас к справедливости? Но приглядитесь, все совсем не так!

Одним словом, антиутопии рождались буквально из борьбы с утопиями (потому и «анти-»). В XIX веке, когда Великая французская революция только отгремела, противостояние философских идей окончательно трансформировалось в противостояние политических смыслов: социалисты обещали людям построить справедливое общество, а их политические противники, консерваторы и либералы, предостерегали граждан от возможных последствий такого строительства. Антиутопии стали эффективным оружием этой борьбы, ведь позволяли предостеречь наглядно — не только через лозунг, но и через образ.

В каком-то смысле антиутопии того времени — к примеру, «Париж в XX веке» Жюля Верна — можно назвать политическими памфлетами. Они предупреждали людей, что строительство общества всеобщего равенства может легко обернуться тоталитаризмом. Так, собственно, и вышло в XX веке, да и вообще многое из того, что описывали антиутописты, сбылось. К примеру, до сих пор считается, что Верн в своем романе предсказал появление метрополитена, двигателя внутреннего сгорания и электрического стула, а также предвидел аномально холодную зиму в Европе 1962-1963 годов за сто лет до ее прихода. Возможно, отчасти поэтому за антиутопиями закрепился негласный имидж мрачных предсказаний, которые неминуемо сбудутся — надо лишь немного подождать.

Глава вторая. Как антиутопии помогли Ельцину победить на выборах (ну, почти), а потом сбили нас с толку

В современной истории антиутопии тоже служили оружием в политической борьбе. Теперь это редкий случай — свою утилитарную функцию они утратили — и все же примеры есть. Один такой пример мы сейчас и разберем, чтобы познакомиться с антиутопиями поближе, — это рассказ «Зюгзаг удачи», опубликованный в газете «Не дай Бог!» в 1996-м.

Наверное, не лишним будет напомнить, что это была за газета. «Не дай Бог!» выпускал штаб Бориса Ельцина перед выборами президента России, на которых главным ельцинским соперником выступал лидер КПРФ Геннадий Зюганов. К тому времени старшее поколение успело заскучать по советским временам и мечтало об их возвращении. «Не дай Бог!» стала ответом на эти мечты: издание активно критиковало коммунистов вообще и Зюганова лично, используя все доступные печати средства — карикатуры, фельетоны, сатирические стихи. А еще — приемы антиутопии.

Антиутопический рассказ «Зюгзаг удачи» описывает будущее, в котором Геннадий Зюганов стал президентом России. Главные герои рассказа — братья, которые по-разному проголосовали на выборах. Один — собственно, за Зюганова, и поэтому стал Зюком. Второй — нет, и поэтому стал Зеком, отправившись в тюрьму. Чтобы рассказать своему брату о том, что в России теперь происходит, Зюк пишет на зону письмо.

«Страну нашу по просьбам трудящихся, может, слышал, переименовали — теперь живем в Зюгославии. Столица Зюгодан называется. По радио каждый день говорят: заходите, граждане зюгане, в любой магазюк, покупайте все, что души зюгодно! Мы и заходим: колбаса по два двадцать, конина по два сорок, а больше-то ничего и нет. Недавно денежную реформу провели. Новые деньги ввели — зюгрики. Только толку что? Хлеб у Зюганды закупаем, а картошка к нам теперь из Зюго-Восточной Азии идет», — сокрушается Зюк.

В городе, в котором он живет, осталось лишь пять машин на всех, по улицам разгуливают силовики — «оборзюги с зюгометами», а помогает им молодежь из «Гитлерзюгенда», постоянно терроризирующая прохожих. Жителям Зюгославии «ничего нельзя» («Зюголовный кодекс» состоит из одной этой фразы), но кое-что хорошее все же есть, констатирует Зюк. Например, преступность искоренена полностью, а воздух очистился.

Этот рассказ — крайне примитивная, но все же антиутопия, и главные черты жанра здесь налицо. Во-первых, рабочим материалом для произведения становится реальность настоящего, которую автор будто протягивает в будущее, как кабель. Во-вторых, это будущее описано крайне эксцентрично, через гротеск, что вызывает всплеск эмоций и заставляет пристальнее вглядеться в то, что происходит. Наконец, в-третьих — и для антиутопий это, пожалуй, ключевое — рожденная таким образом авторская фантазия должна не просто хорошенько встряхнуть, но и послужить предупреждением. Ностальгируете по временам СССР? А по цензуре, дефициту и репрессиям тоже ностальгируете? Или все-таки не дай бог?

Описанный в «Зюгзаге удачи» политический режим Коммунистическая партия при всем желании не смогла бы построить ни в России девяностых, ни в России нулевых — никогда. То есть предупреждение не равно предсказание, здесь совсем другое. Современная антиутопия даже не пытается смотреть далеко вперед, она внимательно смотрит вокруг, высвечивая изъяны того, что уже существует. Глядите, говорит она, разве из этого выйдет толк? Кстати, в этом смысле «Зюгзаг удачи» — весьма успешный представитель семейства антиутопий. Результаты тех выборов нам известны, а главный редактор «Не дай Бог!» Леонид Милославский даже получил от Ельцина благодарность «за активное участие в организации и проведении выборной кампании».

Но не все антиутопии «сработали» аналогичным образом, и к большинству из них мы до сих пор периодически обращаемся как к термометру эпохи, позволяющему измерить температуру происходящего. Ситуация уже достаточно накалена? Вот этот ужас, описанный десятки лет назад, уже сбылся? А вот этот?

То есть делаем то, чем заниматься и поздно, и бесполезно.

Глава третья. Как антиутописты рассказывают о настоящем с помощью будущего, а мы из-за этого смотрим в прошлое

Под этим углом — с нами говорят о настоящем, а не о будущем — стоит смотреть на абсолютно все антиутопии человечества. И при этом все время помнить, что говорят с нами о настоящем на момент написания антиутопий. Само собой, это правило работает и в отношении «1984» Джорджа Оруэлла (написана в 1948-м), и в отношении «Дня Опричника» с «Сахарным Кремлем» Владимира Сорокина (2006-й и 2008-й соответственно). Их в последнее время любят вспоминать по, кажется, любому поводу — утверждая, что в этих книгах вольно или невольно предсказано все происходящее в России в последние годы. На самом деле, это очень поверхностный взгляд как на литературу, так и на реальность. А чтобы понять, почему, вспомним, что за государства описаны в этих текстах.

Действие «1984» происходит в Лондоне, столице вымышленной страны Океании, пребывающей в состоянии перманентной войны. Там царит особый тип социализма — ангсоц, и действует единственная партия — социалистическая. Главный враг партии — Эмир Голдстейн, который якобы создал в Океании подпольную организацию сопротивления и сбежал за границу. Партийцам, которые считаются высшей кастой общества, положены бесплатное жилье и бесплатный паек, но приходится соблюдать жесткую дисциплину в действиях и мыслях. Жизнь тщательно контролируется — в том числе с помощью приемников, которые не только транслируют пропагандистские передачи и сеансы гимнастики, но и дают государству наблюдать за кем угодно. При этом все следят за всеми, и даже дети могут сдать своих родителей за вольнодумство, что, конечно, поощряется партийным руководством. Поощряется и «нравственность» — молодежь, которая хочет двигаться по карьерной лестнице, должна числиться в Молодежном антиполовом союзе. Кроме того, партийцам приходится регулярно смотреть видеосюжеты об Эмире Голдстейне, в которых тот яростно критикуется (это называется «двухминутками ненависти»).

Коммунальное хозяйство в Океании полуразрушено, в стране царит жуткий дефицит, но газеты бодро рапортуют о постоянно растущем производстве, используя новояз — особый язык, состоящий из сокращений, в котором слова теряют свой первоначальный смысл или исчезают вовсе. Руководит Океанией Большой Брат — мужчина с усами, чье изображение с подписью «Большой брат следит за тобой» развешено на всех улицах Лондона. Инакомыслящих партийцев пытают, чтобы «исправить», и могут даже убить — это называется «распылить». Однако в отношении пролов — представителей низшей страты общества — власти действуют не так жестко. Да, пролам положено заниматься тяжелым физическим трудом, зато их жизнь не так контролируется (им даже разрешен алкоголь). А чтобы пролы не стремились к интеллектуальному развитию, их окружают желтой прессой и низкопробной музыкой.

Читая этот текст, современный россиянин нет-нет да и воскликнет — но ведь именно к этому Россия и пришла! Владимир Путин — Большой Брат, «Единая Россия» — та самая партия. СМИ скованы цензурой, вокруг тотальный контроль всех за всеми: силовики, системы видеонаблюдения, бдительные соседи. Товаров в магазинах из-за санкций становится все меньше, а инакомыслящих пытают все чаще. При этом главные политические противники властей в основном находятся за рубежом, а сопротивление ушло в подполье. Ужас, что нас ждет дальше? Обязательный просмотр передач Владимира Соловьева в качестве «двухминуток ненависти» и «распыление» недовольных?

Две другие антиутопии, о которых часто вспоминают в связи с последними событиями, — сорокинские «День Опричника» и «Сахарный Кремль» — подбрасывают в этот костер мрачных предчувствий еще немного дров. Ужасная Россия будущего там отгорожена от стран Запада стеной, за которую уходит «труба», качающая углеводороды. На них страна и зарабатывает, а еще на транзите грузов из Китая. Вера — ультраправославная, государственное устройство копирует то, что было во еще времена опричнины Ивана Грозного. Вокруг при этом творится полный киберпанк: многоэтажки отапливаются дровами, лифты в них не работают, зато в ходу смартфоны с видеосвязью и другая современная техника. Введена цензура и преследуется всякое инакомыслие, а книги считаются развлечением вредным и потому сжигаются.

Населяют ужасную Россию будущего как простой народ, так и отнюдь не простой. К последним, например, относятся бояре — богачи, которые отлично живут (по крайней мере, пока не попадут в опалу). Еще есть чиновники-дьяки и, конечно, опричники, отвечающие за государственные репрессии — они разъезжают на красных автомобилях с собачьими головами, пытают и убивают опальных, насилуют их жен, грабят. А в свободное от работы время принимают наркотики и предаются ритуальным гомосексуальным оргиям.

И снова читатель воскликнет — что-то похожее сейчас в России и происходит! Все последние десятилетия страна шла к самодержавию, ссорилась с Западом и пыталась активно дружить с Китаем. Силовики, а особенно сотрудники ФСБ, постепенно превратились в самую привилегированную часть общества, их добычей становятся не только обычные россияне, но также крупные бизнесмены и чиновники. Церковь окончательно срослась с госаппаратом. Очень многие россияне живут в ужасных бытовых условиях, зато почти у каждого — по смартфону, как правило китайскому. Похоже, Сорокин и правда многое предсказал! Выходит, и другие его пророчества скоро сбудутся? ФСБшников выделят в особую касту, Путин провозгласит себя царем, а книги предадут огню?

А дальше как в известном меме с девушкой и пчелами — ее можно как-то остановить, или это просто произойдет несмотря ни на что? Но это неправильный вопрос, потому и правильного ответа на него нет. Антиутопия — не пророчество и не диктат, она — предостережение о настоящем, наиболее актуальное на момент публикации. Читать Джорджа Оруэлла и Владимира Сорокина с целью что-то остановить нужно было тогда, когда эти тексты только вышли.

И да, технически мы действительно живем в антиутопии — точнее, в антиутопиях. И как только очередная появляется на свет, тут же поселяемся в ней, хотим того или нет.

Глава четвертая. Какой могла бы быть антиутопия, написанная в 2022-м

И Оруэлл, и Сорокин хотели предостеречь своих современников от выбора опасного пути — «справедливой» тоталитарной диктатуры под пятой Большого Брата или Государя. Только первый взял за основу СССР времен Иосифа Сталина, а второй — раннюю путинскую Россию.

Ярый антисталинист, Оруэлл подчеркнул все ужасы сталинского режима, достаточно, в общем, выпуклые и без того. Однопартийная система, контроль, пытки, цензура, новояз и жестокий правитель с усами — для советских граждан все эти вещи, конечно, никакая не гипербола. Поместив их в художественный контекст, Оруэлл создал жуткую фантазию на основе и без того жуткой реальности, чтобы сказать — не пытайтесь повторить это дома. Сорокину же реальность подкинула материал посложнее — в нулевые, когда «День опричника» и «Сахарный Кремль» писались, все было, как сейчас говорят, не так однозначно. И все же писатель сумел подметить, что российская власть с Путиным во главе слишком уж пристально вглядывается в прошлое, и здесь есть о чем поговорить. Вот как сам он рассказывал об этом: «Когда я писал „День опричника“, это во многом было поиском метафоры для современной России. С другой стороны, это был и шарж, и гротеск. И предостережение из этого получилось — об этом мне сказал один мой друг. Ты, говорит, написал такой как бы заговор, чтобы этого не случилось».

В основе этого заговора — стремление Кремля вернуться в прошлое, доведенное до абсурда. Мол, хотите назад? Так давайте вернемся как следует, тем более что окруживший себя силовиками царь-самодур в российской истории уже был. Из недавнего прошлого возьмем дефицит всего и «железный занавес» (Большая Западная Стена), а населим этот причудливый мир не менее причудливыми персонажами: здесь и штангист Медведко, и фокусник Пу И Тин, и «цирковой коверный» клоун Володька Соловей, и многие другие, в которых легко узнать реальные прототипы. Скажем, человека, взявшего на себя царские полномочия и совершившего консервативный поворот, у Сорокина зовут Николай Платонович — это, конечно, нынешний секретарь Совбеза Николай Патрушев, занимавший в то время пост главы ФСБ. В общем, как и Оруэлл, Сорокин ничего не предсказывал, все происходило уже тогда: ссоры с Западом, обращение к «традиционным ценностям», усиление репрессий. Описание всего этого в нулевые не было прогнозом — оно было всего лишь наблюдением.

И если уж на то пошло, многие так называемые пророчества Оруэлла и Сорокина не просто не сбылись — они не сбудутся никогда. Тоталитарная система сталинских времен прекратила существование, на ее смену пришла хрущевская оттепель и застой, а потом СССР и вовсе развалился — совсем не похоже на всесильную Океанию, которая, судя по мощи ее репрессивной машины, куда крепче и жизнеспособнее как режим. Что же касается России настоящего, то, если присмотреться, на сорокинскую фантазию она не так уж и похожа. В деталях — да, может быть, и все же различия слишком фундаментальны. Самодержавная киберпанк-Россия из книг ни с кем не воюет, исправно поставляет углеводороды на Запад и всеми силами сохраняет внутреннюю «стабильность» — в то время как Россия из реальной жизни ведет войну, теряет западный рынок экспорта сырья на глазах и все хуже контролирует ситуацию внутри собственных границ. Нет у Владимира Путина и своей опричнины — силовики разных ведомств постоянно конфликтуют между собой, и российскому президенту эта ситуация выгодна. Он намеренно не создает одной самой привилегированной силовой структуры — чего доброго, такие всесильные «опричники» совершат какой-нибудь переворот.

Это может показаться всего лишь забавным упражнением — читать антиутопии прошлого, отыскивая в них черты современности и гадая, что еще из описанного сбудется, скажем, завтра. Однако такое занятие стоит скорее назвать напрасной и опасной тратой времени. Наиболее гротескные элементы антиутопий редко воплощаются в жизнь (на то они и гротескные), а современным российским чекистам куда больше по нраву образ Штирлица и шинель Дзержинского, чем метла и собачья голова. И в этом — одновременно и хорошая новость, и плохая. Пока мы ищем черты настоящего в утративших силу предупреждениях прошлого, пока считаем происходящее предсказанным, а значит и предопределенным по умолчанию, неумолимо наступает будущее, совершенно обделенное нашим вниманием. Пора наконец подумать о нем — людей, которые слишком пристально вглядываются в прошлое, в России хватает и без нас.

Остается вопрос: можно ли написать антиутопию сейчас, когда российский президент грозит миру ядерным оружием, а тысячи мобилизованных покорно идут на войну, смысла которой не понимают? Конечно. Это будет история о человеке, который к верховной власти особенно не стремился, но получил ее — и сделал неограниченной. Об избирателях, которые не голосовали за диктатора, но десятилетиями живут при нем. О «невидимом» тоталитаризме, которого как бы нет, но на самом деле есть. И о людях, которые сочли предостережение пророчеством — а потому угодили в антиутопию и не могут теперь найти из нее выход.

Возможно, отыскать его будет чуть проще, если вернуть антиутопии ее изначальный практический смысл — предостережения, к которому нужно прислушаться, а не пророчества, заставляющего замереть перед лицом неизбежности.

. ><{{{.______)

В финале я бы хотел посоветовать читателям Kit несколько антиутопий, которые в эти дни пролистываю сам — и которые советую прочитать или перечитать всем (вместо тех, что подробно разбираются в моем тексте). И это:

«Кысь» Татьяны Толстой;
«Чевенгур» Андрея Платонова;
«Господин Гексоген» Александра Проханова;
«Зияющие высоты» Александра Зиновьева;
«Похождения бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека.

Если допустить, что предостережения прошлого все-таки могут быть актуальны в настоящем, то скорее эти пять, чем «1984» или «День опричника».

*Объявлена в России «иностранным агентом»