• Этот текст вышел в рассылке Kit. Подпишитесь на нас, и вы будете получать письма от Kit два раза в неделю.

Дело было в семидесятые, в августе, ночью. 

Два советских художника, Юлий Рыбаков и Олег Волков, отправились к стенам Петропавловской крепости, где незадолго до этого пытались организовать уличную выставку своих работ. Выставку тогда разогнали, в ответ художники объявили голодовку, но власти отреагировали равнодушно («Вскоре я услышал голос в телефонной трубке: „Голодаете? Ну голодайте-голодайте, сдохнете — нам только легче будет!“» — вспоминал потом Рыбаков). Так что той августовской ночью художники решили по-другому выразить свой протест против преследования творчества в СССР.

На Государевом бастионе Петропавловской крепости они оставили надпись: «Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков». Текст получился по-настоящему большим, 42 метра в длину, и отлично просматривался. Сотрудникам КГБ, которых отправили надпись закрыть, пришлось плыть до бастиона на резиновых лодках: Нева поднялась слишком высоко, поэтому добраться посуху было невозможно. 

Но чем закрыть? Помогла гробовая мастерская, которая располагалась там же, в Петропавловской крепости. Чтобы текста не было видно,чекисты ставили к стене крышки гробов — из-за чего надпись привлекала к себе еще больше внимания. За это (но не только — Рыбаков и Волков были активными участниками многих нонконформистских акций) советская власть отправила художников в колонию. Рыбаков получил шесть лет, Волков — семь.

Ровно через сорок лет после этих событий, 3 августа 2016-го, надпись «Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков» возникла на этом месте снова — благодаря современному уличному художнику Тимофею Раде. Юлий Рыбаков тогда написал: «Что ж, могу лишь сказать — она (надпись. — Прим. Kit) не потеряла своей актуальности. Новым авторам — поклон». А один из комментаторов этого поста отметил: «Здесь этот лозунг… еще очень долго будет актуален, увы».

Прошло еще шесть лет — и в 2022-м, когда на фоне вторжения в Украину Кремль подавляет любые протестные настроения внутри страны, граффити на городских стенах, а также листовки и плакаты, напечатанные тайком, стали для россиян, по сути, единственным способом выразить свою антивоенную позицию. 

Встретить такие высказывания можно по всей стране: от Калининграда до Анадыря. Один из создателей телеграм-канала «Видимый протест» и активист движения «Весна» Тимофей Мартыненко рассказывает Kit: фотографии антивоенных надписей ему присылают даже из крошечных сибирских деревень. А всего за последние четыре месяца команда канала получила снимки с примерами антивоенного арт-протеста от девяти тысяч человек из 130 населенных пунктов России.

«Стены кричат»

Как городские улицы заговорили на эзоповом языке

Когда утром 24 февраля участники московского проекта Partisan Press пришли в мастерскую, то сразу принялись печатать плакаты с надписью «Нет войне». 

Любой мог зайти в мастерскую и взять такой плакат себе, причем бесплатно. А для жителей других городов в открытый доступ выложили цифровую копию. Процесс печати сняли на видео и выложили в инстаграм*. Ролик быстро стал популярен — в первый же день его посмотрели больше миллиона раз. 

Спустя несколько дней в аккаунте проекта появился еще один пост — под фотографией плаката «Всем нужен мир» стояла подпись: «Пришла полиция, закрыли мастерскую». «[Полицейские] забрали [в отделение] двух помощниц, пытались составить протокол за „участие в митинге путем распространения плакатов“, — вспоминает тот день владелец мастерской Сергей Бесов в разговоре с Kit. — Во время заседания судья вернула протокол на доработку, так как в нем не было никакого смысла. Буквально сказуемое никак не было связано с подлежащим». Всего протокол возвращали на доработку четыре раза, говорит Бесов, а судебное решение так до сих пор и не вынесли.

После визита полиции сотрудники мастерской, испугавшись, закрыли помещение на несколько дней. «Было тревожно, но я понял, что надо продолжать что-то делать», — рассказывает Бесов. Поэтому Partisan Press открылись вновь: начали печатать плакаты «Страх не повод не делать», «Выводы делайте сами», «Главное себя не потерять». Их клеят на улицах, вешают в квартирах и офисах. А фото плакатов выкладывают в соцсетях с антивоенными хештегами.

Молодой волгоградский художник, выступающий под псевдонимом Philippenzo (его настоящее имя неизвестно), считает, что с помощью антивоенных граффити, плакатов и листовок «стены кричат». «С первых же дней войны на стенах многих российских городов развернулся альтернативный фронт. Повсеместно появляются, но неизбежно закрашиваются антивоенные надписи, граффити, рисунки. Но они появляются снова и снова, выводя протест за рамки традиционных митингов и пикетов, которые активно подавляются властью. Сегодня вся страна — это большая площадь. Сегодня каждый смелый и неравнодушный человек — это митинг».

Таким образом российские художники ведут с Кремлем параллельную войну — семиотическую, говорит антрополог Александра Архипова. В своем телеграм-канале она собирает примеры уличных художественных высказываний (и кстати, просит присылать их ей). Как ученый, эти высказывания Архипова не только фиксирует, но и классифицирует — выделяя три основных типа.

Первый тип антрополог называет «абсурдными посланиями». Это стандартные протестные высказывания, для которых используется нестандартный («абсурдный») реквизит. Сюда можно отнести одиночные пикеты с окороком бренда «Мираторг», банковской картой «Мир» или пустым листом бумаги.

Ко второму типу — «контрпосланиям» — Архипова относит все анонимные высказывания, которые встраиваются в какое-нибудь официальное сообщение — чтобы полностью изменить его смысл. Это антивоенные лозунги на денежных купюрах, а также подмена ценников в супермаркетах и стикеров в электричках («Места для пассажиров, вернувшихся из Украины, и матерей, нарожающих еще»).

Наконец, третий тип, самый сложный и художественный из трех, — «эзопов язык». Это когда человек создает уличное произведение с подтекстом, а зрителю предстоит этот подтекст считать. Многие известные антивоенные граффити «говорят» с прохожими как раз на эзоповом языке. Например, петербургская работа художника Владимира Абиха «Будет видно» (деревья скрывают часть слова «видно» — получается «Будет дно»). Или граффити художника Philippenzo с надписью «Цинк наш!», которая нанесена поверх схематично нарисованных гробов.

Впрочем, изъясняться эзоповым языком можно не только с помощью граффити. Еще один свежий пример — бумажные псевдообъявления в Петербурге с текстом «Компьютерный мастер не приедет, его забрали на учения». 

«Когда подразумевается двойное прочтение высказывания, то мы, читая его, заставляем мозг проделать двойную работу: сначала сканируем надпись, а потом получаем разрядку и испытываем удовольствие, понимая, какой смысл заложен в высказывание. Вероятность того, что оно запомнится лучше и мы захотим его распространить, выше», — комментирует Архипова.

«По помойкам и столбам»

Как к «семиотической войне» подключились не только художники

На следующий день после начала вторжения, 25 февраля, петербурженка Алина очень торопилась. Сидя в своей квартире, она на скорую руку рисовала антивоенные листовки. Для этого взяла обычные краски, которые лежали дома: в довоенное время девушка увлекалась раскрасками «по номерам».

Рисовать пришлось долго: принтера у Алины нет, а идти в типографию она побоялась. «Тогда меня мало волновало, какие там антивоенные посты люди пишут в интернетах. Важным стало именно то, что написано на заборе», — вспоминает девушка. Ей немного за двадцать, она занимается фотографией — ни активисткой, ни художницей Алина никогда не была.

С того дня свои рукотворные листовки девушка расклеивает на петербургских улицах регулярно. Для этого нужны только краски, бумага, двусторонний скотч и немного свободного времени. Чтобы делать все быстро и незаметно, к выходу на улицу Алина готовится: например, заранее наклеивает листовки на обратную сторону обычной женской сумки. Тогда на месте можно моментально снять листовку и прикрепить к стене, а не возиться со скотчем.

Их тысячи по всей стране, подчеркивает журналист Роман Супер. В своем телеграм-канале, созданном вскоре после начала войны, он публикует фотографии антивоенных уличных высказываний — и рассказывает, что за это время ему прислали «больше 10 тысяч фотосвидетельств». Супер добавляет, что ему пишут люди «со всей России: от Москвы до Боровска, от Калининграда до Териберки». 

Для тех, кто хочет к ним присоединиться, активисты движения «Весна» даже написали специальный гид. В нем перечислены двадцать способов выразить свою антивоенную позицию в условиях, когда это официально запрещено, — большинство способов как раз «уличные». Начинающим активистам предлагается не только расклеивать листовки и наносить граффити, но и организовывать «игрушечные пикеты» (то есть оставлять в публичных местах детские игрушки с антивоенными посланиями) или вырезать надписи о войне на коре деревьев.

Там же в гиде собраны основные правила безопасности, соблюдая которые можно снизить риск попасться в поле зрения правоохранителей. «Городским партизанам» советуют не заниматься агитацией рядом со своим домом, закрывать лицо, избегать людей и уличных камер, заранее планируя свой маршрут, выбирать неприметную одежду и «работать» только ночью, под покровом темноты. 

Именно так делает мать двоих детей, историю которой Kit рассказала антрополог Архипова. Ночами, когда дети спят, эта женщина ходит по городу и оставляет на улицах небольшие пластилиновые фигурки, изображающие детей. «Человек возьмет в руки эту фигурку и задумается: детей сейчас убивают», — объясняет смысл акции Архипова. 

Другая мать двоих детей, жительница Подмосковья по имени Алена, сама рассказывает Kit, что использует в качестве площадки для уличного высказывания помойки. «[Я регулярно] хожу клею по помойкам и столбам листовочки о том, что война убивает чаще, чем сигареты и алкоголь. Что человек создан для того, чтобы любить, а не убивать. Я стараюсь писать что-то ироничное, чтобы люди не злились еще больше», — говорит она. 

Весной, вспоминает женщина, у нее даже случилась «борьба» с одним из местных дворников: Алена клеила листовки, а мужчина каждое утро их срывал. Но потом почему-то перестал: «То ли устал отрывать, то ли от войны устал. А может, задумался. Не знаю, что именно, но только листовки висят уже полтора месяца».

«Города, исписанные антивоенными лозунгами»

Зачем все это нужно (ведь граффити войну не остановят)

В мае проект «Теплица социальных технологий» опубликовал разговор с хорватско-боснийским правозащитником Игорем Блажевичем. В 1992-м, когда началась война в Боснии и Герцеговине, он жил в Праге, а его родители и сестра находились в осажденном Сараеве. Полгода у Блажевича не было с ними связи, и чтобы хоть как-то помочь — не только семье, но и в принципе людям, затронутым конфликтом, — он организовал сбор и доставку гуманитарной помощи из Чехии в Боснию. Из этой инициативы родилась благотворительная организация «Человек в беде».

Возникает вопрос: зачем тогда жители страны рисуют граффити, раскидывают листовки и клеят стикеры, рискуя попасть под каток российского правосудия? Блажевич объясняет, что на самом деле у всех этих действий совершенно другая цель. Точнее, целей сразу несколько, и очень важно осознать их, чтобы «не столкнуться с жестоким разочарованием, когда станет понятно, что ты не в силах остановить войну».

→ Во-первых, все эти разрозненные высказывания создают «пространство для выражения альтернативной точки зрения» — чтобы люди, которые выступают против войны, могли в нем говорить и действовать. Это пространство создается с заделом на будущее, уверен Блажевич, чтобы, когда настроения людей изменятся, они могли присоединиться к антивоенному движению: «Если движения нет и все молчат, то присоединяться им будет не к кому». 

→ Во-вторых, уличные высказывания формируют сообщества, пусть и очень небольшие, иногда совсем крошечные. Это важно, потому что «каждый, кто переживает войну как трагедию, чувствует себя в совершенной изоляции» и «в таком состоянии очень важно найти своих». 

→ В-третьих, сформировавшись, все эти маленькие сообщества получают возможность влиять на общественное мнение. Да, влияние это довольно ограничено, и все же оно не нулевое. Важно просто понимать, как в отношении войны структурировано общественное мнение. Здесь Блажевич делит всех людей на четыре условные категории: активные сторонники войны и ее пассивные сторонники, а также пассивные и активные противники. Влияя, антивоенные сообщества способны «перемещать» людей из одной категории в другую, но только в соседнюю. Скажем, пассивный сторонник войны может на определенном этапе стать ее пассивным противником, а уже на следующем — противником активным. Правда, чем больше юридических рисков, тем сложнее переход, признает Блажевич.

Россия, похоже, все еще находится где-то между первой и второй стадиями — когда пространство высказывания еще создается, но сообщества уже начинают потихоньку формироваться (в чатах поддержки, в правозащитных группах, с помощью новых онлайн-сервисов взаимопомощи и так далее). И для многих из тех, кто клеит листовки по ночам, главное сейчас — сделать антивоенные высказывания видимыми. Художница Катя Муромцева — с помощью акварели она фиксирует акцию «Женщины в черном», которую организовало «Феминистское антивоенное движение», — считает, что распространять такие высказывания столь же важно, как «разговаривать со своими родственниками, которые поддерживают войну или у которых нет никакой четкой позиции». 

У этого есть мощная терапевтическая составляющая, дополняет активист «Весны» Тимофей Мартыненко: «У людей отняли голос, идентичность, им пытаются рассказать, что они сумасшедшие и все вокруг за войну. Пропаганда заточена на то, чтобы убеждать нас в том, что мы одинокие фрики, ничтожные и мелкие, ничего не можем изменить, ни на что повлиять. Это не так».

Независимо друг от друга, этот тезис разными словами озвучивают все собеседники Kit. Например, антрополог Александра Архипова подчеркивает, что «цель сегодняшних репрессий — не остановить антивоенный протест, а напугать людей, заставить их почувствовать себя в меньшинстве». А петербурженка Алина — признаваясь, что уличные антивоенные высказывания помогают ей самой — говорит: «Мы живем в стране, где каждый незнакомый человек — это потенциальная угроза, уровень доверия друг к другу нулевой. На улице среди множества Z чувствуешь себя чужой и лишней. Антивоенная атрибутика — как раз то, что заземляет». 

В свою очередь, журналист Роман Супер, анализируя происходящее, говорит, что народ «впал в ступор» и «до смерти напуган», но «нет массового желания лепить себе на лоб или на свои автомобили полусвастики». 

«В реальности — города, исписанные антивоенными лозунгами. Выключите пропаганду — и это поймут все», — заключает он.

. ><{{{.______)

Хорватско-боснийский правозащитник Игорь Блажевич выделяет еще одну — четвертую и последнюю — цель антивоенного движения. В конечном счете, говорит он, глобальная задача всех этих высказываний — сформировать целый пул людей, «которые однажды смогут провести страну в будущее». 

«Сейчас и в Сербии, и в Хорватии каждой публичной фигуре задают этот вопрос: „Что ты делал, когда шла война? У тебя руки в крови или нет?“ Этот вопрос останется важным на долгие годы, и не только для политиков. Во всех институтах и сферах жизни, в культуре, в СМИ, в образовании нужны будут люди, имеющие моральное право сказать: „Давайте примем ответственность за случившееся и начнем строить новое государство, где у власти не будут стоять преступники“», — объясняет он.

Когда закончится война в Украине, мало кто возьмется сейчас предсказать, но собеседники Kit все же пытаются робко заглянуть в будущее. Например, Роман Супер, рассуждая о нынешних антивоенных высказываниях, называет их «крошками гласности, с которой [когда-то] начиналась новая Россия»: «И с этих крошек начнется что-то еще — живое и настоящее. Про будущее, а не про мрачное средневековье, в которое нас загнала эта война». 

*Эта социальная сеть принадлежит американской компании Meta, которая объявлена в России «экстремистской организацией». В России деятельность Meta запрещена, что мы вынуждены указывать по требованию властей.