|
Здравствуйте, это Максим Трудолюбов.
Философ Ханна Арендт писала, что неспособность мыслить — это неумение оценивать ситуацию с иной, отличной от собственной точки зрения. Россиянам учиться мыслить на протяжении многих лет мешала не только пропагандистская обработка, как принято думать.
Им (то есть нам) также мешала склонность русской культуры к замкнутости на себе, к культурному нарциссизму и высокомерию по отношению к близким нам народам, в том числе украинскому. Многие из нас — особенно те, кто никогда не покидал страну, — рождаются и умирают в российских «очках». А тех, кто никогда не выезжал за пределы страны, большинство.
Конечно, учиться понимать иную точку зрения нужно было до войны. Теперь это приходится делать в экстремальных условиях. Что непросто, но нужно найти в себе силы посмотреть на мир и на себя другими глазами — глазами украинцев и вообще глазами других. Об этом — мой новый текст для Kit.
■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎
Неспособность людей смотреть на ситуацию чужими глазами осознанно культивировалась государством на протяжении десятилетий. Правящая элита последовательно создавала образ «западного врага», учила российское общество объяснять любые внутренние проблемы внешними причинами.
Обвинения «чужаков» во всех грехах были для силового меньшинства удобным способом отвести внимание от себя. Эта риторика создавала иллюзию самодостаточности России, не давала людям осознать глубокую экономическую и технологическую зависимость страны от большого мира.
Люди с собственностью и интересами на Западе распространяли в России ненависть к Западу. Они изображали его и его «агентов» главным источником угроз, единым большим врагом. Эта картина была почти никак не связана с политической действительностью. Она не была основана на какой-либо идеологии или убеждениях. Она была просто нарисована, потому что виделась Кремлю удобной технологией управления.
Впрочем, не только технологией, но и оптикой — это взгляд на мир из кремлевского кабинета. Глядя оттуда, действительно несложно вообразить себе мир, похожий на карту. Стрелками на этой карте показаны коварные планы Запада, там идет борьба за влияние, там у России хотят отнять ресурсы, там границы — это стены крепости, а практически любое изменение несет в себе угрозу. Россия с этой точки зрения — жертва атак со стороны неисчислимых враждебных сил.
Эту картину мира удалось навязать значительной части россиян. Да, это всего лишь оптика, но она обернулась вполне действительной консервацией общества, скрытого теперь от мира и замкнутого в отравленном пузыре. Как замкнут в нем и тот, кто сидит в Кремле — сейчас, очевидно, не физически, но ментально.
Как война повлияла на восприятие русской культуры в мире
Проблема не только в том, что тот, кто сидит в Кремле, научил людей смотреть на мир его глазами. И под вопросом сейчас не только полностью дискредитированный кремлевский взгляд на мир — взгляд из русской культуры тоже под вопросом.
Как и многие мировые культуры, русская обладает мощной гравитацией. Она сильна, разнообразна и способна втянуть в себя человека целиком, обеспечить его всем или почти всем, что необходимо для духовного обустройства. Здесь вам и насыщенная история, и литература любых направлений, и музыка, и театр. Словом, большой мир, за пределы которого как будто и не требуется выходить.
Русская культура для многих из нас создавала эффект убежища. И это тоже оптика. Это взгляд не из Кремля, а из большого культурного дома. Взгляд из «российского окна», откуда мир выглядит живым и всяким, не сведенным к линиям, пунктирам и стрелкам на кремлевской политической карте.
В этом культурном здании можно было чувствовать себя спокойно просто потому, что дом — большой и он готов принять под свой кров людей самых разных эстетических, религиозных и даже политических убеждений. В культурном доме можно было жить, несмотря на все, что творили российские правители.
В конце концов, целые пласты русской культуры создавались не благодаря, а вопреки государству, часто в конфликте и противоборстве с ним. Нередко — за пределами государственных границ, в добровольной эмиграции или в изгнании. Список авторов книг, картин и театральных постановок, которые прославили русскую культуру, — это наполовину мартиролог. Ведь российское государство никогда не уставало преследовать, выставлять за границу и даже убивать поэтов, писателей и художников.
Поэтому так больно осознавать, что начатая российским государством война против Украины сказывается и на восприятии русской культуры в мире. Россия, к примеру, не будет участвовать в Венецианской биеннале. Аукционные дома Sothebyʼs и Christieʼs отменили продажи русского искусства, которые должны были состояться в июне. Метрополитен-опера перестанет сотрудничать с российскими исполнителями, поддерживающими Путина. Музей Гуггенхайма в Нью-Йорке, Центр имени Кеннеди в Вашингтоне, Королевская академия и галерея Тейт в Лондоне задумались о том, готовы ли они продолжать сотрудничество с крупными российскими донорами, среди которых олигархи Владимир Потанин, Петр Авен и Виктор Вексельберг. Потанин и Авен уже вышли из состава попечительских советов музея Гуггенхайма и Королевской академии соответственно. Это в том числе удар по присутствию русской культуры за рубежом — ведь российские доноры нередко это присутствие и обеспечивали. Отказы иностранных культурных институтов сотрудничать с людьми искусства из России пока нельзя считать повальным явлением. Руководители культурных учреждений по всему миру ищут решения, которые позволили бы отделить вопрос присутствия российских художников и музыкантов в этих пространствах от вопроса присутствия в них российских институтов и всего, что связано с политической Россией.
Впрочем, может, и не так важно то, что о русской культуре думают сейчас другие. Отказы — это высказывания, и повлиять на них мы не можем. Куда важнее, что думаем о культуре мы сами. Как и то, как мы сегодня чувствуем себя внутри нее.
Почему нужно выйти за пределы своей культуры — и как это сделать
Российским культурным богатством мы привыкли гордиться. Язык у нас «великий и могучий». Литература — «великая». И, конечно, «в области балета мы впереди планеты всей».
Эти формулы придуманы задолго до нас. Они живут в нашем обиходе в силу школьной привычки и никогда, по сути, не ставились под вопрос. Величие воспринималось нами как нечто само собой разумеющееся: во всемирном культурном пространстве наше здание занимало очень заметное место.
Но сейчас его фундамент поплыл. Русское окно в мир треснуло. Та уверенность в своей правоте, тот нравственный голос и моральный пафос, который когда-то могли себе позволить писатели и художники из России, сейчас перестает быть данностью.
Привычная самоидентификация «от культуры» сейчас представляется не величием, а комплексом величия и культурным нарциссизмом. Учить народы, проповедовать добро и правду из глубины русской культуры стало как будто неуместно. Уверенность в своей правоте, нравственный голос и моральный пафос теперь могут себе позволить украинские художники. Российские — вряд ли.
И сейчас, когда идет война, и на протяжении долгих лет после ее окончания голос русской культуры будет звучать в мире приглушенно. Так в глубокой яме и изоляции оказались не только те, кто смотрят на мир из кремлевского окна, — но и те, кто смотрят на мир из окна российского культурного дома.
Выход из этого дома, за пределы уютной и самодостаточной русской культуры — один из шансов на очищение и развитие для людей с российским и русским самосознанием. Эта необходимость не должна, по-моему, вызывать протестов с отсылками к действиям внешних сил. «Нас отменяют» или «нас преследуют» — попытка занять позицию жертвы.
Считать себя жертвами, конечно, можно, но не стоит — сочувствия от большого мира ждать все равно не приходится. Большой мир пребывает в шоке от жестокости, творящейся от имени России. Большой мир осознает, что русская культура, даже если она утверждала себя в противоборстве с государством под названием Россия, оказалась неспособна предотвратить войну.
Можно представить российскую культуру и государственность как инь и ян, как тигра и дракона. И тогда становится ясно, что, если дракон сходит с ума, это не может не отразиться на тигре. Поэтому теперь впору смотреть на мир не из уютной глубины культуры, а так, как делал когда-то псалмопевец: «Из глубины воззвах к Тебе, Господи».
Первый шаг, который россияне могут сделать, — выйти за пределы привычного взгляда на мир, за пределы российской оптики — причем не только кремлевской, но и культурной. Обе эти оптики — и кремлевская, и культурная — в ответе за высокомерие по отношению к Украине и украинцам. В первом случае высокомерие политическое («нет такого государства»). Во втором — культурное («великая» русская культура против «национальной» украинской; Александр Пушкин «лучше» Тараса Шевченко).
Если вы никогда не читали стихи Иосифа Бродского «На независимость Украины», о которых сейчас многие вспомнили, — прочитайте. Они — печальное свидетельство этого высокомерия. Причем Бродский был изгнанником, не желавшим иметь ничего общего с советским государством.
Кремлевская оптика может рассматриваться как «низкая», культурная — как «высокая», но между ними немало общего. И это не только высокомерие. Одна говорит, что на нас нападает Запад, другая — что на нас нападает государство. В чем-то это схожие риторики, они обе формируют комплекс жертвы. Но жертвы сейчас не мы.
. ><{{{.______)
Думать о себе как о жертвах неуправляемого рока заставляет не только некритическое отношение к пропаганде, но и привычка пребывать в собственном культурном пространстве, замкнутом и уютном.
Возмущение тем, что нашу великую культуру вытесняют из большого культурного мира, — это о себе любимых. Бесконечные аналитические упражнения в том, как и когда именно дела в России пошли не так, — своеобразный нарциссизм. Как устроена российская власть, что она сделала с обществом — мы только об этом и говорим.
Выйти за пределы себя, понять, как думают сейчас о нас украинцы, увидеть себя со стороны, выучить любой другой язык, близко познакомиться с другой культурой — все это нисколько не помешает российскому и русскому самосознанию. Зато может помочь лечить раны войны.
Если эту помощь когда-нибудь кто-нибудь примет.
|
