На днях партия «Яблоко» объявила сбор подписей против войны с Украиной. В обращении, которое сопровождает сбор, написано: «Каждый из нас, каждый из вас несет всю полноту ответственности за то, чтобы это не произошло!» То есть подчеркивается коллективная ответственность россиян за политику руководства страны и возможные последствия военного конфликта.

Этот же лейтмотив — мы все будем виноваты, если война начнется по инициативе России, — прослеживается и в фейсбуке. Некоторые заранее посыпают голову пеплом, извиняются перед украинцами — и не просто выражают солидарность с ними, а признают себя виновными. Не свою власть, а именно себя, разделяя тем самым вину и признавая коллективную ответственность. 

Другие, наоборот, не понимают и не принимают понятие коллективной ответственности. Мы-то тут при чем? Мы не отдавали приказ и во всем этом не участвовали. А если и участвовали, то по приказу. Мы люди маленькие, от нас ничего не зависит.

Прежде чем приступить к размышлениям на эту тему, важно оговориться. В этом тексте не будет сравнений путинской России и гитлеровской Германии. Такие аналогии не просто некорректны. Главное — они уводят любую дискуссию в область бессмысленных ярлыков. 

Но важно и другое. Разбирая тот или иной вопрос, мы всегда отталкиваемся от опыта тех, кто уже прошел похожий путь. И классическим примером дискуссии на тему вины и коллективной ответственности является, безусловно, история послевоенной Германии.   

Как в послевоенной Европе началась эта дискуссия

Сразу после Второй мировой войны философ и историк Карл Ясперс поднял вопрос о виновности нации за преступления ее власти. 

Всю войну Ясперс провел в Германии, находясь в опале, был лишен права преподавать и публиковаться — но выжил. В своих лекциях, которые он начал читать в Гейдельбергском университете в 1945–1946 годах (то есть когда еще шел Нюрнбергский процесс), философ говорил: все немцы виноваты в том, что творил нацистский режим. И без понимания этого невозможно осознать, что произошло с Германией, жить дальше без страха рецидива. 

Ясперс также задавался вопросом, несут ли потомки ответственность за преступные деяния предков? И отвечал на него так: «Мы должны взять на себя вину отцов. Мы все виноваты в том, что в духовных условиях немецкой жизни дана была возможность такого режима».   

В университетских аудиториях взгляды философа встретили враждебно — мало кому нравились идеи коллективной вины и покаяния. Ясперс часто подвергался обструкции со стороны студентов. Его прерывали, над ним смеялись, во время его лекций намеренно громко шаркали ногами. 

В письме философу и историку Ханне Арендт, которая была вынуждена покинуть Третий рейх из-за своего еврейского происхождения, Ясперс жаловался на обстановку, которая его тогда окружала. «За моей спиной люди клевещут на меня: коммунисты называют меня ярым сторонником национал-социализма; сердитые неудачники — предателем своей страны», — писал он.

Позже Ясперс издал свои лекции отдельным трактатом «Вопрос о виновности» (Shuldfrage). В нем он выделил четыре вида вины: уголовную, политическую, моральную и метафизическую.  

С уголовной все понятно — это вина за объективно доказуемые преступления, а наказание определяет суд. Политическая виновность — в действиях государственных деятелей и политиков. Но, по Ясперсу, она касается и граждан определенного государства. Поэтому каждый из них должен расплачиваться за последствия действий этого государства — ведь под его властью они находятся и благодаря его укладу существуют. «Каждый человек отвечает вместе с другими за то, как им правят», — писал философ. Другими словами, каждый народ заслуживает своего правительства. И инстанцией моральной ответственности здесь «является власть и воля победителя — как во внутренней, так и во внешней политике. Решает успех». То есть судят победители. 

Моральная виновность — это персональная ответственность за все действия, которые совершаются отдельным человеком. Политические или военные — не важно. Ясперс был уверен: «Нельзя просто сослаться на то, что „приказ есть приказ“. Поскольку преступления остаются преступлениями и тогда, когда они совершены по приказу (хотя в зависимости от степени опасности, принуждения и террора возможны смягчающие обстоятельства), каждое действие подлежит и моральной оценке». Высшей инстанцией моральной вины является собственная совесть. 

Особенная ответственность — метафизическая. Это чувство солидарности между людьми вообще, «которая делает каждого тоже ответственным за всякое зло, за всякую несправедливость в мире, особенно за преступления, совершаемые в его присутствии или с его ведома». Инстанция — «один лишь Бог».

В итоге Ясперс утверждал: «Мы, немцы, все без исключения действительно обязаны иметь ясность в вопросе нашей виновности и сделать из этого выводы. Наше человеческое достоинство обязывает нас к этому. Уже то, что думает о нас мир, не может быть нам безразлично; ибо мы знаем, что составляем часть человечества, мы сначала люди, а потом немцы. < … > Вопрос виновности — это еще в большей мере, чем вопрос других к нам, наш вопрос к самим себе. От того, как мы ответим на него в глубине души, зависит наше теперешнее мировосприятие и самосознание. < … > Только через него может произойти поворот, который приведет нас к обновлению нашей сути».

Именно это метафизическое чувство вины и тяготит сейчас многих простых людей, которые совершенно не хотят разделять с государством чувство ответственности и лишний раз будоражить свою житейскую совесть. 

Почему в России с этим исторически все сложно

Тезис Ясперса о коллективной вине встретил сопротивление не только в среде студентов. Многие жители Германии считали, что идею о всеобщей виновности нации им навязывают державы-победительницы. 

Вскоре в общественном мнении выработался контртезис о коллективной невиновности немцев как «народа, опьяненного, соблазненного и затем преданного национал-социализмом».

Ясперса тогда поддержали немногие. Большинство хотело поскорее забыть ужасы нацизма и приступить к строительству новой Германии. Каждый за себя. Каждому свое. В ответ на это Ханна Арендт заявляла: не чувствуешь своей ответственности за произошедшее и происходящее — значит, виновен. 

Ясперс и Арендт не были единственным обвинителями (и самообвинителями) нации. Например, писатель Генрих Гессе, который всю войну провел в Швейцарии, в 1946 году написал «Письмо в Германию». В нем он вступил в полемику с одним немцем, который при Гитлере состоял в правящей нацистской партии: тот жаловался, что все немцы были вынуждены терпеть нацизм, постоянно ощущая себя одной ногой в лагере. В ответ Гессе написал: если бы вы были двумя ногами в лагере, а не одной — как будто в нем, а другой — в правящей партии, я бы еще вас понял; а так нам не о чем разговаривать. 

Высказался о коллективной вине немцев и писатель Томас Манн. Он сделал это в прямом эфире радио Лос-Анджелеса 8 мая 1945 года. Манн говорил по-немецки, хотя хорошо знал английский и уже несколько месяцев был гражданином США, где и провел всю войну. 

Манн выбрал немецкий, потому что обращался в первую очередь к немцам — и должен был сказать им нечто горькое об их общей вине и о том позоре, который они теперь переживают. Спустя три недели Манн произнес большую речь в Библиотеке конгресса США, уже на английском языке. Его лекция называлась «Германия и немцы». Он говорил о немецкой судьбе, немецкой культуре, немецкой ментальности. И мучительно пытался ответить на вопрос: «Каким образом стало возможно, чтобы даже такое движение, как национал-социализм, ныне кончающий позорной смертью, мог присвоить себе имя „немецкого освободительного движения“?» 

Манн предлагал путь очищения через признание национальной вины и самопознание. «Если ты родился немцем, значит ты волей-неволей связан с немецкой судьбой и немецкой виной. В желании отойти на известную дистанцию, чтобы обеспечить себе возможность критического суждения, еще не следует видеть измену. К той правде, которую человек пытается сказать о своем народе, можно прийти только путем самопознания», — сказал он.           

В том же 1945-м швейцарский психолог Карл Густав Юнг, отвечая на вопрос журнала Die Weltwoche о том, что, по его мнению, сейчас происходит в душах немцев, сказал: единственный путь к выздоровлению нации и каждого немца — признание вины и покаяние. 

«Вопрос коллективной вины, который так затрудняет и будет затруднять политиков, для психолога факт, не вызывающий сомнений, и одна из наиболее важных задач лечения заключается в том, чтобы заставить немцев признать свою вину. Уже сейчас многие из них обращаются ко мне с просьбой лечиться у меня. Если просьбы исходят от тех „порядочных немцев“, которые не прочь свалить вину на пару людей из гестапо, я считаю случай безнадежным. Мне ничего не остается, как предложить им анкеты с недвусмысленными вопросами типа: „Что вы думаете о Бухенвальде?“ Только когда пациент понимает и признает свою вину, можно применить индивидуальное лечение», — сказал Юнг.

Дискуссии о вине, коллективной ответственности и исторической памяти происходят в Германии до сих пор. Но не только в Германии — их вели во всей послевоенной Европе. 

В СССР, а потом и России ситуация другая. Главный аргумент противников подобных дискуссий здесь — мы победители. Мы освободили Европу от нацизма, нам не в чем каяться. И с Германией нас вообще нельзя сравнивать (неслучайно в современной России сравнение СССР и гитлеровской Германии запрещено законом).

И конечно, не было никакого международного трибунала над сталинизмом. Поэтому речь идет лишь о его «отдельных ошибках» и конкретных преступлениях. Да, они не раз подвергались критике и осуждению внутри страны, но на этом дискуссии закончились. Мол, не нам судить то время. 

В результате в стране нет единого мнения о Сталине и его роли в истории страны. Прошлое, как говорят историки, не проработано, а еще «горячую память» о нем пытаются остудить запретами на обсуждение депрессивных тем и принятием перечня разрешенных трактовок, которые сформировались не благодаря консенсусу в обществе, а волевым решением власти.  

Что же делать

Но если в официальном дискурсе нет темы коллективной вины, общей ответственности за сталинские преступления или хотя бы политического покаяния за них, то неофициально эти вопросы живо обсуждаются. 

Можно ли судить человека за то, что он не так проголосовал на выборах? Несет ли он ответственность за последствия тех решений, которые от его имени принимает власть? А если он за нынешнюю власть не голосовал, но и преступлений ее предотвратить не смог? А если он не решился разменять свою жизнь и свободу на протест? 

Одни считают само понятие коллективной вины и ответственности фальшивым, фарисейским. По их мнению, возможна только индивидуальная ответственность и индивидуальная вина за конкретно содеянное. Они искренне не понимают, почему, к примеру, молодые немцы сегодня должны отвечать за преступления Гитлера. И уж тем более не понимают, о каком покаянии современников — в частности, их лично — может идти речь, когда говорят, к примеру, о репрессиях сталинизма. Кому есть в чем каяться — пусть каются. Кому есть за что стыдиться — пусть стыдятся. Покаяние и стыд — личное дело каждого.

Другие уверены, что без коллективного политического покаяния не может быть чистого дыхания. Без него демоны возвращаются. Коллективная ответственность за прошлое — это на самом деле коллективная ответственность за настоящее и будущее. 

Сегодня в нашей стране ни петиции, ни митинги не работают как положено в гражданском демократическом обществе. Потому что правит авторитарный режим, для поддержания стабильности которого сформировано полицейское государство. К мнению оппозиционно настроенных людей это государство не прислушивается. А если и реагирует на него, то в основном репрессивно. 

При этом нет другого алгоритма поведения даже в условиях невозможности что-либо предотвратить. Что делать? Да все то же самое, что и всегда. Активно не поддерживать военный конфликт с Украиной. Говорить о своей позиции. Объяснять ее своим детям. Если покажется нужным, подписывать протестные письма и петиции, ходить на разрешенные антивоенные митинги. 

Здесь нет противоречия с тем, что я сказал. Да, все это не работает как надо, а значит, практического смысла как будто нет. Но он есть. Пусть не всегда мы чувствуем полную солидарность с повесткой этих митингов и писем, не всегда нам симпатичны их организаторы и авторы. Но люди приходят и подписывают. Почему? Чтобы показать другим и почувствовать самому — ты не один, мы не одни. И отчитаться перед тем самым сократовским «некто» внутри нас, перед своей совестью. 

В общем, принцип «+1» работает. Не только в том смысле, что если не я, то кто. А скорее — делай, что должен. При этом долг относится только к самому себе и соизмеряется со своими личными возможностями. 

. ><{{{.______)

Очень долго я не понимал, что такое каинова печать. То есть, конечно, знал, кто и при каких обстоятельствах ее наложил. Но зачем? И что она означает? 

Вот это самое и означает: покаяние и окаянность, напоминание человечеству о его грехах — убийстве, ревности, зависти, лжи. И запрет совершать подобное.

Покаяние не суицидально, наоборот — жизнедеятельно, активно. В психологическом смысле покаяние — особое состояние сознания. Это состояние активной совести, острого переживания своего несовершенства, переживание стыда. 

Покаяние — не отказ от содеянного, не отворачивание от увиденного, не закрывание ушей от услышанного. Наоборот. Покаяние — глубинный отказ от повторения греха, но постоянная память о нем. Только покаяние может трансформировать грех в чистую боль. А боль — в преображение.